Направление — Прага

Добросовестную работу Штефана Гайдошик иногда вознаграждал и по-другому. Когда был в настроении, то оставлял хижину на попечение своего отца, жившего с ним в этой горной обители, брал с собой Штефана и поднимал в связке на один из окрестных пиков. Вместе они прошли ряд трудных маршрутов, летних и зимних, были на их счету и два первопрохождения, два «диреттиссимо»[3], которые после них никому больше не удавались. Штефан был фанатик альпинизма, горы притягивали его как магнит; чтобы быть к ним как можно ближе, он без колебаний бросил свое хорошо оплачиваемое ремесло инструментальщика и стал носильщиком, а его библиотечка, перекочевавшая с ним на Магурку, состояла исключительно из книжек о горах и альпинизме. «Да ты, брат, знаешь о горах больше моего, хотя я живу в них с малолетства, — уважительно заявил Гайдошик (он был старше Штефана на пять лет), когда они познакомились поближе. — Ну, конечно, в основном теоретически». А поскольку Юрда с самого начала ему приглянулся, Гайдошик решил сделать из него настоящего альпиниста, потому что увидел у парня добрые задатки — и не ошибся. По собственному опыту Гайдошик знал, как важен каждый совет, а главное — пример старшего, которому ученик доверяет, о котором знает, что он в своем деле мастер. На вопрос Штефана, кто учил его лазать, Гайдошик скупо ответил: «Смотрел на других, разбирался, кто что умеет. — И ухмыльнулся: — Я, брат, по природе имею к этому талант, понимаешь?» Видимо, так оно и было, потому что уверенность его движений при лазанье невольно вызывала восхищение. «А я был понятливый ученик, — подумал Юрда, — и чтобы убедить самого себя, что и я не обделен талантом, я принимался за «сольные» восхождения, как только выдавалось свободное время. Маршруты я выбирал, соразмерные моему уменью, незачем было доказывать самому себе, какой я такой-разэтакий, замечательный… комплексами я никогда не страдал, зря рисковать здоровьем, а тем более жизнью не собирался. Меня давно уже манила северная стена Большой Иглы — солидный гранит, расслоенный на прочные блоки, посреди стены проходит крутой камин с многочисленными щелями, чисто техническое лазанье четвертой и пятой категории, ничего головоломного, после первовосхождения Фаркаша где-то в двадцатые годы его уже совершали бесчисленное множество раз парами и в одиночку, но от этого оно не становилось менее привлекательным. Я уже рассмотрел Иглу во всех подробностях, с задней веранды хижины она была отлично видна, а в бинокль каждая трещинка вырисовывалась как на ладони. Кроме того, я подробно расспросил обоих альпинистов из Братиславы, последними одолевших этот маршрут. Они подтвердили мне, что в маршруте имеется единственная серьезная проблема: примерно за две длины веревки до вершины скала образует нечто вроде воронки, которая в дождь быстро наполняется водой; вода падает вниз могучим потоком, а уйти траверсом в сторону здесь невозможно. Если пойдет дождь, остаются две возможности: закрепиться крючьями в верхней части нависающего камина, который, к счастью, не лежит на оси воронки, и переждать непогоду или спуститься по веревке — это вариант наиболее благоразумный.

В один прекрасный субботний полдень, как всегда с тщательно вычерченной схемой, я начал проход по маршруту Фаркаша. Отличный июньский день, на фоне темно-синего неба окрестные пики смотрелись как вышитые. Белая вершина Большой Иглы искрилась в солнечных лучах. Какое точное название, думал я, более удачного имени для этой вершины не подыскать. Посреди осыпей вонзался в небо ее острый наконечник. Я постучал по скале на счастье и поднял руку, чтобы схватиться за первый выступ. Прикосновение холодного камня пробудило во мне нетерпение. Через четыре-пять часов я буду наверху, оттуда можно спуститься на веревке или сойти к южной седловине, а затем прогуляться к хижине, времени у меня навалом. Кое-где мои предшественники оставили в стене крючья, и поэтому я продвигался вперед быстрее, чем предполагал. На полочке в нижней трети маршрута я был почти на час раньше намеченного времени. Я застраховался крючьями и стал наслаждаться видом на Магурку сверху. Мы, альпинисты, вознаграждаем себя дважды, — в который раз повторял я себе, — во-первых, той непередаваемой радостью, когда человек достигнет вершины, когда победит не скалу, не камень, а самого себя, и, во-вторых, видом сверху, который открывается только нам — и еще, может быть, летчикам.