Направление — Прага

— Как никогда, — признался отец.

Следующий день пролетел, как летний вихрь. Отец решил перенести все ценные вещи в подвал и подготовить его к тому, чтобы пересидеть в нем бои. Под туго набитые тюфяки он заботливо на всякий случай уложил лопаты, мотыги, топор и кирку, чтобы было с чем выбраться на свет божий, когда фронт минует.

— Не лучше бы переждать в пещере под Бурной скалой? — спросил мальчик.

— Не первому пришло это тебе в голову, но все боятся идти туда.

— И ты боишься?

— Да, — признался отец и спокойно надел на плечи вещевой мешок, так как в местечко, полное разъяренных немцев, идти совершенно не боялся.

— А почему мы должны бояться Бурной скалы?

— Да потому, что она дымит и с Лазовиска там никого нет.

— А мы с ребятами так здорово все там подготовили, — с сожалением сказал Дюро.

— Бог знает кто там обосновался: то ли наши, то ли чужие?

— Ты думаешь, враг? — Глаза у Дюро расширились.

— На рассвете здесь шныряли жандармы, но тебя было не разбудить даже пушкой! — вставила мать.

— Это те… что с такими бляхами?

— Да, да. Они искали каких-то беглецов.

— Ну, если заметили тот дым… — Отец задумчиво вынул из кармана большие дедовские часы. — Если уж они решили прочесать горы, то могут обнаружить их в любой момент. А если им еще взбредет в голову бросить в пещеру пару гранат…

Дюро бросило в дрожь, когда он представил себе растерзанные тела, такие, какие он видел однажды в киножурнале.

— Ну вот, так-то обстоят дела с укрытиями, — собрался в дорогу отец. — Всюду сейчас опасно появиться, дома все же спокойней. Потому что первое, о чем сегодня спрашивает при встрече немец гражданского человека: почему ты не дома, если у тебя чистая совесть?

— Ничего не покупай, кроме соли, — напутствовала его мать. Она, конечно, не пустила бы его в местечко, если бы об этой чертовой соли позаботилась неделю назад. — Неизвестно, когда теперь в этой заварухе откроют лавку, а соли у нас меньше килограмма.

— И узнай еще у дяди Бендика, куда он отвез Пейко? — крикнул на прощанье отцу Дюро.

Он смотрел в окно вслед удалявшемуся отцу, а мать махала ему белым полотенцем, словно опасаясь, что он уже не вернется.

— Если б нам оставили Язмину или хотя бы коровку, — вытерла глаза мать. Но тут в ее взгляде появилась непреклонная решимость: — Что ж, на то мы и люди, что, когда нужно будет, сами впряжемся в плуг! — Она достала из-за печки молоток и гвозди, бросила взгляд на сына и велела ему подавать ей старые доски. Молча они забивали ими окна, чтобы после войны не искать стекло, которое трудно будет найти.

Они замолчали, устремив взгляды на дорогу, ведущую к Бурной скале. Оттуда постоянно слышались немецкая речь и пьяный смех. У полевых жандармов было явно хорошее настроение. За ремнями у них не было гранат, но каждый из этой троицы нес за спиной по три винтовки.

От Бурной скалы еще шел дым, но он уже редел и к вечеру вовсе прекратился.

Перед заходом солнца возвратился отец. Кроме соли, горсти гвоздей, трех плиток светлого клея, килограмма ячменной крупы, последнего номера «Словацкого мира» и пяти пачек трубочного табаку, он принес еще и газету, в которой сообщалось, что немцы намерены оборонять местечко изо всех сил, а для этого мобилизовали рыть окопы даже школьников.

— И пятиклассников? — спросил Дюро.

— В школе остались только первые три класса.

— Как хорошо, что ты меня не выпустил из дома!

— Тебе привет от каких-то Иордана и Сило.

— Это мои одноклассники. Что они делают?

— Скребут школьные коридоры. Вроде бы там будет перевязочная. А ты, говорят, получишь тройку по закону божьему и двойку по поведению, — нахмурился отец и выжидающе посмотрел на сына.

— Ты видел отца Эмерама? — простонал Дюро.

— Почему он тебя не жалует?

— Потому что не верит, что у коней есть душа. — Дюро с облегчением заметил, что губы отца невольно растягиваются в улыбке.

— А видел ты дядю Бендика?

— Бог знает где он, дома не появлялся. Вместе с кочегаром Мачинцем бросил паровоз. А поезд с коровами все еще стоит на станции. Скот в нем шалеет от голода и жажды. И вашего учителя Дриена нет нигде. И вообще, многие за вчерашний день и ночь куда-то исчезли. Хорошо, что я с вами.

— Теперь уж не пойдешь никуда? — спросила со страхом мама.

Отец ничего не ответил, хитро улыбаясь, пошарил рукой в мешке и выложил на стол плитку швейцарского молочного шоколада.

— А это у тебя откуда? — удивилась мама.

— Проходил мимо кондитерской Идризовича, говорю себе, спрошу старого Исмета, не продаст ли пару кило сахара. А Исмета боли в пояснице приковали к постели. Сам уж кое-как может спуститься в подвал, а снести туда что-нибудь не в состоянии. Пришлось ему помочь — целый час отправлял туда, в подвал, его турецкое имущество. Вот тебе расписка. Дюро, как начнется после войны сезон мороженого, будешь иметь каждый день бесплатную порцию.