Направление – Берлин

– Ничего не поделаешь. – Капрал погладил его по спине, которая согнулась под непосильным бременем. – Даст бог, вернемся, накажем виновных. А теперь надо кончать войну.

Солдаты стояли, как оглушенные. Это не умещалось в их сознании. Из газет они знали, что в лесах еще хозяйничают политические банкроты, ставленники лондонского правительства. Но чтобы убить сына солдата, который на фронте сражается с немцами?! Это взывало к отмщению!

– Сейчас будет готов завтрак! – вернул всех к действительности сержант Валясек. – Ешьте, мойте ноги и на боковую; ночью снова выступаем…

Есе с неохотой разошлись. Только добросердечный Бачох подсел к Багинскому, который, спрятав лицо в ладонях, делал вид, что дремлет. Бачох не знал, чем ему помочь. Он отвинтил крышку фляги, в которой приберегал на черный день немного водки, и робко протянул Багинскому.

Но тот потряс головой.

Теплый ветер шевелил волосы на его белом, как свежеочищенное крутое яйцо, лысеющем темени.

Тогда Бачох, пожав плечами, отхлебнул сам, – и ему взгрустнулось.

Уставшие солдаты разбрелись по домам, деревня снова опустела. Только из овинов, где были щедро разбросаны охапки соломы, доносился громкий храп Да фырканье лошадей, которые ели овес, выщипывали пучки сена из стогов, словно хотели насытиться впрок

Около полудня Наруга разбудили солдаты, отправлявшиеся в наряд. Хотелось спать, но назойливо гудел самолет, и пришлость приподнять голову и внимательно оглядеть небо, впрочем, мочевой пузырь тоже напоминал о себе.

День сделался теплый, время от времени налетал ветерок, принося запах весенней зелени.

– Эх, чтобы черти побрали поскорее этого Гитлера! – Он потянулся, почесывая грудь, заросшую жесткой барсучьей шерстью. Потом долго полоскался у колодца. Приятная освежающая влага смывала липкий пот, пыль и сонное отупение.

Как добрый хозяин, он принялся обследовать район, где расположилась на привале рота. Повар у походного котла, забыв про вчерашние угрозы, напоил его сладким кофе и протянул в придачу ломоть хлеба со шпиком, посыпанным крупной солью, которая приятно пощипывала язык.

В роте он чувствовал себя, как в родной семье. Его любили, и хотя по временам он ругался и заставлял тянуть лямку, солдаты понимали: этого требует служба, ибо война еще не кончилась.

Под навесом капрал увидел немолодого Острейко, тот в нательной рубахе строгал рубанком балку, лежавшую на козлах. Плотные стружки со свистом сворачивались кольцами, шуршали у него под ногами.

– Что это ты взялся столярничать, папаша?

– А ты отгадай, Войтек, пошевели мозгами, – распрямился он, и глаза его при этом смеялись: работа явно доставляла ему удовольствие.

– Хочешь дверь сколотить, чтобы запереть лес на замок?

– Эх, Войтек, плохи твои дела. Ты историю Польши знаешь?

– Ну, знаю.

– Куда мы идем? К Одре, где у Храброго когда-то была граница, верно?

– Да. И теперь снова будет граница.

– Ну вот. А раз наше, то надо огородить. Пусть все видят: отсюда начинается Польша. Вот подойдет ко мне капитан Поляк и спросит: «Ну, Острейко, что ты должен теперь делать?» И я ему отвечу: «Все готово. Столбы, как на картинке, только устанавливай».

Когда он с жаром это излагал, из дома вышел Бачох, вытирая пальцы тряпкой, заляпанной чем-то красным.

– Ты что, порезался, когда брился? – посочувствовал ему капрал. – Видать, у тебя руки трясутся?

– Это краска! Я решил немножко порисовать…

– Ну, медведь, не скромничай, покажи герб. Ты и не знаешь, Войтек, какой он у нас художник!

Бачох с готовностью побежал в дом и притащил большой, сбитый из досок щит, покрашенный в красный цвет, в середине его белела какая-то распластанная птица, смахивавшая на петуха, раздавленного машиной.

– Что это? – ткнул в изображение пальцем капрал.

– Орел! – подивился Бачох несообразительности своего кумира.

– Тогда это надо как-то обозначить, чтобы все понимали. Иначе трудно догадаться. Ну, чего уставился? Твори дальше, художник. Отличная работа, ребятки…

И он зашагал через фруктовые сады проверять посты.

– Ну так что? – опечалился Бачох. – Теперь я и сам не знаю… Тебе тоже кажется, что это плохо?

– Ты что Войтека не знаешь? Он обязательно должен поддеть. Ему стыдно, что сам он не подумал об этом. Не вешай нос. К нам этот щит будет повернут задом, немцы с того берега подробностей не заметят, да мы и не позволим им долго присматриваться… Снайперов хватает.

– Если так, то за дело, – обрадовался Михал Бачох. – Знаешь, это ведь настоящий орел, я его срисовал с того, что на наших конфедератках.

Вечером они вступили на территорию, по которой прокатилась война. Срезанные артиллерийским огнем тополя саперы успели опилить и тягачами оттащили в Кюветы. В садах виднелись обгоревшие дома. В полях застыли, накренившись, мертвые танки, от которых шел запах паленых тел. Глубокие колеи от гусениц уходили прямо в ночь, поблескивая после вечернего ливня.