Он помогал ему подняться, думая, что капитан поскользнулся. Но тело офицера тяжело повисло у него на руках, и солдат опустил его на траву, потрясенный, не понимая, как и когда это произошло…
Разведрота сгрудилась у дороги. Солдаты ждали, когда наступит минута прощания с павшими товарищами. Пользуясь коротким отдыхом, они лежали на траве. Вспоминали обширнейшие познания Острейко в рыбацком деле, потому что он был завзятым рыбаком и в любом водоеме на каждом привале обязательно хотел попытать счастья. В этом отношении он был прямо-таки неутомим.
Говорили они о капитане, который хотя и носил фамилию Поляк, был русским. С неохотой согласился он служить в польской армии. Ведь его откомандировали к ним из гвардейской части. Но когда он попривык, то прикипел к полякам всем сердцем, потому что когда солдаты бьются против общего врага, они становятся друг другу ближе, чем родные братья.
Заскрипели повозки. Ездовые, ссутулившись, сидели на козлах.
– Везут, – пронесся шепот.
– Да, это наши…
Ездовой натянул поводья, он понял: здесь хотят проститься с погибшими.
– Куда их везут? – спросил кто-то. – Может, лучше, чтобы мы сами их тут…
– За Одру. На польскую сторону. Они останутся там, и капитан вместе с ними. Его похоронят в польском мундире.
Солдаты сдергивали конфедератки, некоторые торопливо крестились, бормоча: «Вечная память…»
– Ну, езжайте, – тяжело вздохнул поручик Качмарек.
– Да, хороший был человек. Жалко его. – Багинский задумался: – А может, и ему следовало бы поставить крест?
Они построились в колонну и неторопливо потянулись по шоссе, четверка за четверкой, постепенно входя в ритм долгого перехода и подчиняясь мерному позвякиванию боевого снаряжения.
– Жалко человека, – пробормотал капрал Наруг. – Что за нелепая смерть! Словно бы курносая вдруг вспомнила про него и – раз-два, прикончила своей косой.
Он поднял голову и увидел большой, только что поставленный указатель: Берлин – 38 километров…
– Он был совсем близко от Берлина!
Все внимательно вглядывались в этот щит, который как бы возвещал им близкую победу.
Со стороны переправы шли «студебеккеры» с орудиями на прицепах; березки, привязанные к орудийным стволам, заметая шоссе, поднимали клубы пыли.
– Направо, посторонись! – раздалась сзади команда.
– Направо, посторонись! – басом повторил сержант Валясек, и рота тотчас же сдвинулась на самый край шоссе.
Они шли на запад, где багрянец заходящего солнца превращался в яркое зарево. Это пылал под бомбовыми ударами Берлин.
1970