Тем не менее республиканцы были в явном меньшинстве. Доминировали монархисты — сторонники Бурбонов, поддерживавшие внука Карла X, графа де Шамбора, и сторонники Орлеанской династии, поддерживавшие внука Луи Филиппа I, графа Парижского.
Бонапартистская идея после падения Второй империи явно не умерла и имела все шансы вернуться на политический олимп. Бонапартисты были представлены в Национальной ассамблее, в правительстве, в государственном аппарате, в армии. У части населения присутствовали нотки ностальгии по «золотым» временам Наполеона III. В стране официально действовала бонапартистская организация во главе с Руэром и издавались газеты[2533].
Это движение не могло основываться на деньгах Наполеона III. «Несмотря на слухи, — утверждает Страус-Шом, — он больше не был богатым человеком, у которого спрятано двадцать миллионов франков… В действительности у него было всего 260 000 золотых франков (чуть более трех миллионов долларов)»[2534]. Бонапартизм имел реальную поддержку у деловых людей, государственных чиновников и населения.
Естественной реакцией властей республики было желание полностью возложить вину за неудачи, промахи и беды, постигшие Францию, на Наполеона III и его окружение. Этот пропагандистский ход прошел красной нитью через все годы Третьей республики.
Несмотря на то что французское республиканское правительство с неодобрением относилось к тем, кто посещал бывшего императора в Англии, к нему приезжало много людей с континента. Еще больше он получал корреспонденции и отвечал на нее. Многие с душевной теплотой вспоминали времена империи. Известен такой факт. В 1872 году бывшего императора посетила простая повариха из Гренобля, сумевшая в дни «императорского режима» скопить достаточно средств, чтобы выйти на пенсию. Она выразила ему благодарность за его правление, потому что простые люди вроде нее теперь могли носить шелковые платья[2535].
В другом случае, как пишет Зелдин, «торговец фруктами с парижского рынка отмечал: „В те дни мы ворчали по привычке, а теперь по необходимости“»[2536].
Примерно через полгода после своего появления в Англии Наполеон III стал общаться с журналистами, в разговорах с которыми отрицал, что готовит заговор, чтобы вернуть престол Франции. По его словам, «будучи главой государства в течение двадцати двух лет, человек не вступает в заговоры, а сохраняет свое достоинство»[2537]. Именно
В этом плане Наполеон III сильно отличался от Евгении. Бывшая императрица тяжело переживала события войны и государственного переворота в Париже в начале сентября 1870 года. Она была склонна обвинять тех, кто клялся в верности династии и режиму, а на самом деле в решающий момент поменял окраску. Таким человеком для нее, например, был генерал Трошю[2540], который обещал сделать все для династии, а сам переметнулся на сторону революционеров. Евгении было крайне неприятно, что новая республиканская власть обвиняла мужа и ее саму во всех грехах и бедах, случившихся во Франции[2541].
Наиболее тягостным изгнание было для пятнадцатилетнего Наполеона Эжена. В отличие от своих родителей, он никогда не жил за пределами Франции и мыслил себя только там. Переменчивость судьбы была знакома Наполеону III и Евгении, но их сын воспитывался в атмосфере двора с установкой принять власть от отца. Принц империи помнил референдум, проведенный весной 1870 года, и результаты, говорившие о народной поддержке. Крушение за считаные дни Второй империи, поражение в войне с Пруссией и бегство в Англию глубоко подействовали на юношу. Он потерял интерес к жизни, замкнулся в себе и не желал учиться. При этом часто вспоминал Париж, Францию и желал туда вернуться[2542].
В 1871 году его определили на учебу в Королевский колледж в Лондоне. Он должен был изучать физику. Здесь принц не снискал успехов, поскольку не был достаточно подготовлен, сильно отставал от сверстников. В конечном итоге он просто самоустранился от учебного процесса. Единственным положительным моментом стало то, что Эжену начала нравиться жизнь Лондона[2543].
Такое состояние дел не устроило Наполеона III. Он решил привлекать сына к серьезным разговорам о жизни и политике. Когда к бывшему императору приезжали посетители и заходил разговор о ситуации во Франции или в других странах Европы, Эжену уже позволялось на них присутствовать.