Несколько минут король и его приближенные обсуждали текст ответного послания. Мольтке и Бисмарк настаивали на необходимости упоминания о «капитуляции армии»[2355]. Подозвали графа Хацфельдта, который несколько лет проработал секретарем в прусском посольстве в Париже и прекрасно владел французским языком. Принесли два кресла, одно из них в наклонном положении использовали в качестве стола. После составления текста письма на немецком языке Хацфельдт перевел его на французский и продиктовал королю[2356]. Текст звучал следующим образом[2357]:
«Господин мой брат, сожалею об обстоятельствах, при каких мы встретились. Я принимаю шпагу Вашего Величества и прошу Вас назвать имя одного из Ваших офицеров, со всеми полномочиями от Вас, для ведения переговоров о капитуляции армии, которая так храбро сражалась под Вашим командованием. Я со своей стороны для этих целей выбрал генерала Мольтке. Остаюсь Вашего Величества добрый брат, Вильгельм».
Запечатав конверт, король передал его французскому генералу.
Как полагает Аронсон, Наполеон хотел принести себя в жертву, рассчитывая ценою своей личной сдачи королю выторговать «почетную капитуляцию» для французской армии. Если он станет военнопленным, то остальная армия сможет с оружием и при знаменах выйти из города при условии прекращения борьбы до конца войны[2358]. Немцы, однако, не согласились с этим. В ходе последовавшего краткого разговора Вильгельм I сказал Рейлю, что будет вести переговоры только в том случае, если французская армия сложит оружие[2359].
С ответным письмом генерал Рейль поскакал в сторону Седана. Как только француз удалился, все присутствовавшие на Френуа закричали от радости и начали поздравлять короля со столь блистательной победой. Чудовищное нервное напряжение спало, и люди стали просто радоваться победе. Граф Фридрих Александр Бисмарк-Болен, кузен прусского канцлера, протянул Бисмарку бутылку коньяка: «У Вас был тяжелый день! Хотите освежиться?» — «Да, конечно» — ответил канцлер и, произнеся тост за единую Германию, осушил ее содержимое[2360].
Природа взяла свое. Вечер был теплым и восхитительным. День завершался превосходным закатом солнца. Вот и скрылись последние яркие лучи света. На землю, которая только недавно сотрясалась от взрывов, топота множества людей, проносящихся лошадей, повозок, вагонов, передков, опускалась темнота. В водах Мёза игривым блеском отражались затухающие огни пожаров деревень и строений.
На всем пространстве недавнего сражения начали появляться бивуачные огни, вокруг которых усталые люди пытались приготовить себе еду и устроиться на ночлег. В немецких частях прозвучали молебны и старый лютеранский гимн
В Седане же солдатская масса перестала быть управляемой. Дисциплина полностью отсутствовала. Офицеры стали бояться своих же собственных разъяренных солдат. И для горожан наступили тревожные часы. По всему городу раздавались звуки беспорядочной стрельбы. Слышались крики, треск ломаемого оружия, транспорта, дверей, мебели. Некоторые здания продолжали гореть. Не хватало продовольствия и места для ночлега. Раненые не могли получить медицинскую помощь[2362]. Единственным безопасным местом во всем городе осталась супрефектура, охраняемая личной стражей императора. Многие генералы и офицеры так и не решились выйти за ее пределы[2363].
Из множества людей, кому посчастливилось выжить в сражении, одни еще не осознавали величия и масштабов своей победы, другие уже предчувствовали всю безысходность и скорбь своего положения. Радость на Френуа быстро сменилась необходимостью поиска ночлега и отдыха после напряженного дня.
Король вместе с наследным принцем направился в Вандрес. Мольтке и Бисмарк же поехали в сторону селения Доншери, где предполагалось провести переговоры о капитуляции с французскими представителями.
Генерал Рейль привез в супрефектуру письмо и устные требования прусского короля. Тревожные ожидания во французском лагере начали оправдываться в самом худшем виде. Атмосфера накалилась до предела.
Тем временем, усталый и голодный, генерал Вимпфен вернулся в свою комнату в