Наполеон

Он поравнялся с одной из колонн Ожеро. Еле передвигая ноги, солдаты в темноте брели к Каркаре. Повсюду шли люди с горящими факелами, свет которых выхватывал отдельные лица из тёмной, сплочённой массы. По пояс в грязи, держа от усталости мушкеты как попало, в потерявших от дождя форму чёрных головных уборах, лишь некоторые в шинелях и немногие в ботинках, эти люди были совершенно истощены, но продолжали упрямо идти вперёд. Они шли маршем по каменистым горным тропам, и их долгие остановки изнуряли их больше, чем движение вверх и вниз по горам. Вдобавок они были голодны. Они ничего не ели со вчерашнего дня. Когда Бонапарт проезжал мимо, эти спотыкавшиеся от изнеможения «босяки» вглядывались во всадника и при свете факелов узнавали его.

Послышались выкрики:

   — Эй, Бонапарт! Замухрышка! Где наша еда? Мы голодны! Давай хлеб! Давай обувь! Где наше жалование?

Этих голодных, измождённых людей не волновали ни слава, ни победа. Они были настроены бунтовать. От их криков у Бонапарта окаменели скулы. Как бы они ни негодовали, им придётся выступить завтра и добыть ему ещё одну победу. Их усталость, их мучения не лишат его воли к победе. Они лишь инструмент этой воли.

Обгоняя колонну, он обратился к солдатам со словами ободрения.

   — Да здравствует Республика! Да здравствует Франция! Ещё одно небольшое усилие, мои храбрецы! Я знаю, дорога была тяжёлая, но вы уже почти в Каркаре. Там вас ждёт отдых и еда. — Правда ли это? Он и сам не знал. Ладно, еду они как-нибудь раздобудут. Главное — привести их туда и расположить на позициях для завтрашней операции. — Сегодня мы одержали великую победу! Итальянская армия покрыла себя славой! Завтра мы добьёмся ещё одной победы, и дорога на Италию будет открыта! Италию, где вы получите всё, что пожелаете! Один раз мы уже победили! Вы — Итальянская армия! Ваше мужество превосходит всё! Так завоюем завтра ещё большую славу!

Голодные, со стёртыми от долгой ходьбы ногами, солдаты взвыли ему вслед:

   — Дерьмо твоя слава! Не морочь нам голову своей Италией!

Бедняги... Но всё равно им придётся идти вперёд. Он был доволен, что успел въехать в Каркаре ещё до того, как к ней подтянулась колонна.

Каркаре... Он помнил эту большую деревню, стоявшую на перекрёстке двух дорог, ещё по кампании Второго года. Одна дорога вела в Миллезимо, где сейчас стояли отряды пьемонтцев; другая в Дего, селение, которое, по последним донесениям, всё ещё оставалось в руках недобитого противника. Сейчас деревня была полна испуганных, жалких пленных австрийцев. Их сгоняли в колонны для отправки в Савону. Они уже лишились башмаков и мундиров, с них сняли всё, что представляло ценность для победителей. Передвижению по узким улицам, освещённым горящими факелами, мешали раненые — в большинстве австрийцы, — лежавшие в грязи там, где упали, беспомощные и истекавшие кровью. В некоторых домах работали хирурги. Освещённые факелами и фонарями, они походили на мясников. Другие дома были захвачены голодными французами и варварски разграблены. Кое-где слышались истошные крики и женский визг. Его армия ничем не отличалась от шайки бандитов. Правда, они слишком долго голодали, были оборванными и нищими...

Он добрался до дома, где расположился штаб Бертье. В комнатах горели свечи. Бертье поднял голову от заваленного документами стола и сообщил окончательные сведения об одержанной победе. Австрийцы потеряли около трёх тысяч убитыми и ранеными и примерно две тысячи пленными. Должно быть, корпус д'Аржанто перестал существовать. Его остатки в панике бежали. Потери французов — благодаря быстроте и ярости атаки — были сравнительно невелики. Если бы не опоздание Ожеро, который должен был полностью уничтожить врага, отрезав ему путь отступления к Дего, это была бы идеальная победа. Ах, Ожеро, Ожеро... Интересно, где сейчас он сам?

Бертье сообщил, что Ожеро находится в соседней комнате, вместе с Массена и Лагарпом, как было приказано. Хорошо. Ещё из Альтаре, после краткой поездки на поле сражения, он послал Лагарпу и Массена письменное поздравление. Они уже знали, что Бонапарт оценил их боевые заслуги.

Их первая встреча после триумфальной победы будет приятной. Он представил их себе в хорошем настроении. Прежняя угрюмость и строптивость будут забыты. Эти генералы ещё смотрели на него как на неопытного, скороспелого юнца из компании парижских политиканов, умеющих держать всех в руках только за счёт большей осведомлённости, для которых они, боевые генералы, будут завоёвывать всё новые и новые победы. Все они продолжали негодовать и возмущаться им, даже Ожеро, пытавшийся выразить ему свою преданность во время встречи в Ницце.

Он вошёл в комнату. В очаге ярко горело пламя. Рядом грелись три генерала. Все трое были в грязи и пороховой копоти. Лагарп был достаточно высок, но Ожеро возвышался над ним как башня. Очевидно, шёл крупный разговор, и складывался он явно не в пользу Ожеро. Они тут же умолкли и приветствовали главнокомандующего, причём Ожеро и Массена сделали это нарочито небрежно.