Напиши мне ответ

- Ну что, студент, видал агрегат в одну лошадиную силу? Техника, так сказать, на грани фантастики. И капремонта не требует. А ты говоришь.

- Я ничего такого и не говорю, - сказал я. - Наоборот, лошадь - это здорово. Только почему я вас раньше никогда не видел? К нам всегда машины приезжали.

- Машина, брат, штука капризная: одна не тормозит, другую с места не сдвинуть. Тогда все к Михалычу: давай, мол, заводи свой перпетуум-мобиле.

- Хорошая у вас лошадь. Просто замечательная. А конфету ей дать можно?

- А чего ж нельзя. Дай.

Я достал из кармана конфету и протянул лошади. Я совершенно не боялся. Лошадь наклонила голову и коснулась своими большими теплыми губами моей ладони. Было приятно и немного щекотно. Я даже засмеялся от удовольствия.

- А как вашу лошадь зовут? - спросил я.

- Зорькой и зовут. Как же ее еще звать.

- А она молодая?

- Да уж какая там молодая. Пожилая, можно сказать, лошадь.

- Так, значит, она могла и на войне побывать?!

И я сразу представил: рвутся снаряды, свистят пули, земля кругом горит. А у наших на передовой патроны на исходе. Ни одной машине к ним прорваться не удалось - какую разбомбили, какую на капитальный ремонт поставили. Но вот из леса выскакивает Зорька, еще молодая, быстрая как метеор! А на телеге Михалыч с боеприпасами, а в руке у него шашка. «Давай, - кричит, - Перпета! Давай!»

- Вот насчет войны ничего, брат, не скажу, - прервал мои мысли Михалыч. - Врать не берусь. Мы ведь с ней вместе только пять лет работаем. А что с ней до этого было, не знаю. Только конец скоро нашей с ней работенке. Лошадей-то в городе - раз, два и обчелся. Машинам и тем не разъехаться, тесно. Куда уж там лошадь. Одна морока. Так что я на пенсию, а Зорьку…

Но Михалыч не договорил. Его позвали из магазина.

- А Зорьку? - крикнул я.

- На колбасу. Куда ж еще, - ответил Михалыч.

- Да что вы такое говорите! - закричал я.

Но Михалыча уже не было. Я погладил Зорьку по спутанной гриве, и в носу у меня защипало. Я повернулся и, не оглядываясь, побежал к Генке.

Мне открыла Генкина мама и сказала, что Гена как раз сел за уроки. Я вошел к нему в комнату. Генка стоял на голове, прислонившись к стене, а изо рта у него торчал кусок булки.

- Хочу проверить: попадает булка в живот, если вверх ногами есть? - прохрипел он.

- Ты тут дурака валяешь, - набросился я на него, - а заслуженную лошадь хотят на колбасу пустить.

И я ему все рассказал.

- Не допустим, - сказал он. - Надо действовать. Надо Зорьку украсть. Ускачем на ней в лес, а потом… потом посмотрим. Может, и сами там останемся.

- Ты что, рехнулся? Видно, булка тебе в голову попала. Тут дело серьезное. Ведь лошадь гибнет. Я вот что думаю. Пойдем сейчас к директору этого гастронома и скажем: так, мол, и так, безобразие.

- Верно!

Директор магазина был толстый мужчина с огромной сверкающей лысиной. Когда мы вошли к нему в кабинет, он разговаривал по телефону.

- Я же вас, кажется, просил, умолял, - кричал он в трубку, - не присылайте мне свиных голов! Нет, они привозят головы. А потом где сорок килограммов телячьей колбасы?! Что? Мозги? При чем тут мозги? Я вас про колбасу спрашиваю. У меня план горит!

«У колбасник, - со злостью подумал я. - Такой кого хочешь на фарш пустит».

Директор бросил трубку и недовольно посмотрел на нас.

- Что вам, ребята?

- Мы насчет лошади, - сказал Генка.

- Какое вы имеете право ее на колбасу пускать, - сказал я.

- Нет у вас такого права, - сказал Генка.

- Она заслуженная лошадь. На войне была, - сказал я.

- И вообще, нельзя лошадей уничтожать. Они всегда людям помогали, - сказал Генка.

- Какая лошадь? Какая колбаса? - замахал руками директор. - Что вы мне голову морочите?

- Зорька ее зовут, - сказал я. - На ней к вам сегодня бочки привозили. Вот ее шофер нам и сказал: я, говорит, на пенсию, а лошадь - на колбасу.

Директор на секунду замер, будто чихнуть хотел, а потом так захохотал, что на столе бумажки задвигались.

- Ну, уморили вы меня. Это надо ж придумать: лошадь - на колбасу! Вы, честное слово, как дети. Пошутил старик, неужели не ясно. Кто же сейчас из лошадей колбасу делает. Так что никто вашу лошадь не тронет. Спите спокойно.

- А что же с ней будет? - спросил я. - Она ведь старая?

- Спишут.

- Как это спишут? Разве можно живую лошадь списать? Лошадь ведь не грузовик?

- Не знаю я, как там ее спишут. И вообще, ребята, вы не по адресу обратились. Ваша лошадь приписана к четвертому автопарку. Там и выясняйте, что с ней будет. Всего хорошего.

И директор уткнулся в бумаги.

- Эх, плохо теперь лошадям приходится, - сказал я, когда мы вышли из магазина. - Вот раньше они и воевали и землю пахали. А теперь…

- Это верно, - вздохнул Генка. - Был бы я самым главным, издал бы такой приказ: собрать всех лошадей мира и пустить на волю. В леса там, на поля. И чтоб никто их никогда не трогал и не обижал. А мы бы к ним приезжали и привозили им всякие вкусные вещи. И совсем немножко бы на них катались…

Мы помолчали.

- Что теперь делать будем? - спросил я.

- В автопарк пойдем, что ж еще, - сказал Генка.

- Это-то понятно. Только что потом? Не будешь же ты лошадь у себя на балконе держать.