Написано кровью моего сердца

Поток людей не иссякал, все что-то приносили. Столы, дополнительные скамейки, тарелки с едой. Цветы, распускающиеся к концу лета — розы, жасмин и ранние голубые астры. Их ароматы напомнили мне о свадьбе, которую отмечали здесь совсем недавно, и впервые за день по моим щекам потекли слезы. Чужим платком я вытерла лицо, чтобы никто не заметил, как я плачу, и не попытался меня утешить.

Сзади скрипнула скамья, и, глянув поверх платка, я увидела Джейми. На нем был поношенный костюм — явно одолженный у носильщика паланкина, судя по ленте с цифрой 82 на рукаве, — и он умылся, хотя на ушах осталась сажа. Джейми крепко сжал мою руку, и я ощутила волдыри на его пальцах: некоторые только надулись, другие уже лопнули, пока он пытался хоть что-то спасти из огня.

Глянув в глубь церкви, где покоилось то, что спасти не удалось, Джейми вздохнул и посмотрел на наши переплетенные руки.

— Ты как, милая? — Его голос звучал хрипло, горло, как и у меня, нарывало от криков и копоти.

— Нормально. Ты что-нибудь поел? — спросила я. О том, что он не спал, я и так знала.

Джейми покачал головой и, закрыв глаза, приник к стене, позволив своему изнуренному телу на мгновение расслабиться. Предстояло еще много дел, а пока что… Надо бы перевязать его обожженные пальцы, только чем? Я подняла руку, которой он держал мою, и поцеловала костяшки.

— Каково это — умирать? — вдруг спросил он, открыв свои покрасневшие глаза и посмотрев на меня.

— Я об этом и не думала, — ошеломленно сказала я. — А что?

Он медленно потер двумя пальцами между бровей — похоже, у Джейми болела голова.

— Просто интересно, вот это все и есть смерть? — Он обвел рукой полупустой зал с перешептывающимися доброжелателями и скорбящими, чьи лица напоминали обвисшие мешки мусора. Они сидели неподвижно, а если к ним кто-нибудь обращался, отвечали, прикладывая заметные усилия. — Когда ты не знаешь, что делать, да и вообще ничего делать не хочешь. Или умереть — значит уснуть и очнуться в каком-то новом месте, которое сразу захочется осмотреть и исследовать?

— По словам отца О’Нилла, непорочные люди сразу предстают перед Господом. Ни лимба, ни чистилища. Если они, конечно, крещеные, — добавила я. Анри-Кристиан был крещен, и, раз ему еще не исполнилось семи, церковь сочла его недостаточно разумным, чтобы грешить. Следовательно…

— Я знавала людей и в пятьдесят глупее Анри-Кристиана, — сказала я, в тысячный раз вытирая нос. Ноздри уже стали такими же красными, как глаза.

— Да, но из-за своей глупости они и причиняли вред другим. — Губы Джейми тронула легкая улыбка. — На поле битвы при Каллодене мне казалось, что я умер. Я говорил тебе об этом?

— Вряд ли. Логичное предположение, учитывая обстоятельства — ты же был в отключке, верно?

Джейми кивнул, не сводя глаз с пола.

— Да. Я не мог осмотреться, потому что глаза залило кровью. А видя перед собой красноватую полутьму, решил, что это чистилище — скоро кто-нибудь придет и устроит порку за мои грехи. Через какое-то время я подумал, что скука — тоже часть наказания. — Он посмотрел на крошечный гроб на скамье в передней части зала. Жермен сидел рядом, держа руку на крышке. За последние полчаса он не сдвинулся с места.

— Анри-Кристиан никогда не скучал, — тихо проговорила я. — Никогда.

— Точно. — Джейми взял меня за руку. — И теперь не будет.

У гэльских поминок перед погребением свой ритм. Примерно через час пришли Фергус и Марсали. Сначала они, держась за руки, вместе сели у гроба, но люди все прибывали, и постепенно Фергуса окружили мужчины, словно фагоциты, поглощающие бактерию, и увели в сторону. Затем, как это обычно бывает, часть группы осталась в зале и едва слышно переговаривалась, другая же вышла наружу, не выдержав тесноты помещения и наплыва эмоций, однако все-таки желая показать, что они рядом и соболезнуют.

Плачущие женщины облепили Марсали, а потом, разойдясь по кучкам, вернулись к столам, чтобы расставить тарелки и подложить еще хлеба и пирожков. Джосайя Прентис принес скрипку, но еще не достал ее из футляра. Мягкими голубоватыми облачками в церковь проникал табачный дым — на улице мужчины курили трубки. Запах щекотал нос, вызывая тревожное воспоминание о пожаре.

Сжав мне руку, Джейми встал и пошел переговорить с Йеном. Оба глянули на Жермена, после чего Йен кивнул, осторожно приблизился к племяннику и положил руки ему на плечи. Рэйчел держалась поблизости, в ее темных глазах я видела настороженность.

Скамейка скрипнула, и рядом со мной села Дженни. Молча приобняла меня, а я, тоже без слов, склонила к ней голову. Мы поплакали — не только об Анри-Кристиане, но и о детях, которых сами потеряли: о моей мертворожденной Фейт, о ее малышке Кейтлин. А еще о Марсали, тоже познавшей это горе.

Настал вечер, по кружкам разлили пиво и эль, кто-то принес более крепкие напитки, и мрачный настрой собравшихся немного развеялся. И все же мы поминали ребенка, поминали рано прерванную жизнь — тут нет места смеху и забавным историям, которыми делятся друзья человека, прожившего до самой старости.