Написано кровью моего сердца

Любезный жест Бака стал настоящим искушением. Если все получится, если Бак сообщит Бри, где Роджер… вряд ли он сам уже вернется. Побочные эффекты путешествия во времени накапливаются, а по ту сторону Бака не будет ждать Гектор Макьюэн.

Но раз он сам хочет пройти через камни, несмотря на грозящую ему опасность, Роджер обязан убедить Бака вернуться к своей жене, так ведь?

Тыльной стороной ладони он дотронулся до губ, вспоминая прикосновение мягких каштановых волос Мораг к его щеке, когда Роджер целовал ее в лоб на берегу Аламанс. Ее взгляд был полон доверия — а вскоре она, черт возьми, спасла ему жизнь. Роджер положил пальцы на шею и с некоторым удивлением, сопутствующим осознанию чего-то нового о давно известных вещах, понял: несмотря на все горькие сожаления о своем поврежденном голосе, он ни в коем случае не жалел о том, что Мораг избавила его от смерти.

Когда Стивен Боннет выбросил сына Мораг за борт, Роджер, рискуя жизнью, спас ребенка, и все же поступок Мораг вряд ли был совершен в уплату долга. Она просто не хотела, чтобы Роджер погиб.

Ну а он не хочет, чтобы умирал Бак.

Только ждала ли его Мораг? Бак утверждал, что нет, но он мог ошибаться. Роджер уверен, что Бак все еще любит Мораг и отрекается от семьи не из-за ее предполагаемых желаний, а из-за своей боязни потерпеть неудачу.

— Пусть так, — вслух сказал Роджер. — Не пора ли уже перестать вмешиваться в чужие жизни?

Он покачал головой и поскакал дальше сквозь легкий туман, висевший клочками над почерневшим утесником. Дождя не было, однако мрачная туча уже накрыла верхушки близлежащих гор.

Роджер никогда не спрашивал у приемного отца, каково это — быть священником, ведь сам он и не думал им становиться. Тем не менее он вырос в доме преподобного, наблюдая, как очередь из прихожан, ищущих совета или помощи, каждый день тянется к уютному, хоть и ветхому кабинету отца (после недавней встречи с Джерри Маккензи странно называть его отцом). Роджер помнил, как тот со вздохом садился пить чай на кухне с миссис Грэм и, качая головой в ответ на ее вопросительный взгляд, говорил: «Иногда я мало чем могу помочь: лишь выслушать их да помолиться».

Роджер резко остановился и закрыл глаза, желая привести свои разбегающиеся мысли в порядок. И в итоге, как любой священник со времен Аарона, вскинул руки, вопрошая: «Чего ты от меня хочешь? Что мне делать с этими людьми?»

Сказав это, он открыл глаза, но увидел перед собой не ангела с блестящим свитком, а жирную чайку с желтыми глазами-пуговками. Птица стояла на дороге в паре ярдов от лошади, и ее ничуть не смущало близкое соседство с таким большим существом. Бросив на Роджера насмешливый взгляд, чайка расправила крылья и улетела с пронзительным криком, который эхом отразился от склона холма, где, едва заметные на фоне неба, кружили ее сородичи.

Встреча с птицей по крайней мере притупила его чувство одиночества. Роджер двинулся дальше, намереваясь не думать ни о чем, пока не придется.

Кажется, Лаллиброх уже близко; если повезет, прибудет туда до темноты. При мысли о горячем чае заурчало в животе и стало немного веселее. Да, он многое не сможет поведать Брайану Фрэзеру, зато в компании хозяина и его дочери Дженни Роджеру в любом случае станет спокойнее.

Высоко в небе продолжали кружить шумные чайки. Все верно, вон показались руины крепости, что он восстановил — или восстановит? А вдруг он никогда не вернется… Боже, хватит об этом думать, иначе сойдешь с ума.

Роджер подтолкнул лошадь, и та неохотно прибавила ходу, а потом вдруг понеслась вперед, заслышав какой-то грохот.

— Тише! Тише ты, дурачина! Стой, кому сказал! — Слова Роджера, дергающего поводья, подействовали: вместе с лошадью он развернулся и увидел посреди дороги мальчишку — тяжело дышащего, с взлохмаченными рыжими волосами, почти заметного в тусклом вечернем свете.

— Папа! — закричал он, и его лицо просияло от радости. — Папа!

* * *

Роджер не помнил, как он слез с лошади и бежал по дороге. Он ничего не помнил до того момента, как оказался среди грязи, тумана и зарослей влажного папоротника. Роджер крепко прижимал к себе сына, и все остальное теперь было не важно.

— Папа, — всхлипывая, повторял Джем. — Папа, папа…

— Я здесь, — прошептал он, уткнувшись в волосы мальчика. По его лицу стекали слезы. — Я рядом. Не бойся.

Джем сделал прерывистый вдох и, сказав: «Я не боюсь», снова заплакал.

Наконец Роджер понял, что пора выпустить сына из объятий — вода уже пропитала его брюки. Он тоже глубоко вздохнул, разгладил волосы Джема и поцеловал в макушку.

— От тебя пахнет чем-то козлиным, — рассмеялся Роджер, протирая глаза тыльной стороной ладони. — Где ты, черт возьми, был?

— В брохе с Мэнди, — ответил Джем, как будто в этом не было ничего удивительного. — А ты где был? — немного укоризненно спросил мальчик.

— С Мэнди? — изумился Роджер. — Как это с Мэнди?

— Ну она же моя сестра, — сказал Джем терпеливым тоном, на который дети иногда переходят, если родители с трудом понимают их мысль. — Забыл, что ли?