Написанные в истории. Письма, изменившие мир

Киреевский писал своему двоюродному дедушке Василию Андреевичу Жуковскому (1783–1852): «Выписывая все лучшие неполитические журналы на трех языках, вникая в самые замечательные сочинения первых писателей теперешнего времени, я из своего кабинета сделал бы себе аудиторию Европейского университета, и мой журнал, как записки прилежного студента, был бы полезен тем, кто сами не имеют времени или средств брать уроки из первых рук. Русская литература вошла бы в него только как дополнение к Европейской, и с каким наслаждением мог бы я говорить об Вас, о Пушкине, о Баратынском, об Вяземском, об Крылове, о Карамзине». Название будущий славянофил и борец с западничеством придумал неожиданное — «Европеец», «журнал наук и словесности». Жуковский всячески поддержал идею: «Я обеими руками благословляю его на журнал, ибо в душе уверен, что он может быть дельным писателем и что у него дело будет…» После выхода первых номеров Пушкин написал: «Дай Бог многие лета Вашему журналу! Если гадать по двум первым №, то „Европеец“ будет долголетен. До сих пор наши журналы были сухи и ничтожны или дельны да сухи[173]; кажется, „Европеец“ первый соединил дельность с заманчивостью». Пушкин, Вяземский, Одоевский собирались стать не только авторами, но и сотрудниками журнала.

Почему все так живо откликнулись? В империи в те годы печаталось 67 журналов и газет. Большая часть выходила на иностранном языке и была ориентирована на диаспоры многонационального государства: было 18 немецких, шесть шведских, пять французских, три польских, два латышских и одно финское издание. Из 32 русских 24 были ведомственными журналами и официальными газетами и только восемь условно литературно-развлекательными.

«Европеец» успел выпустить два номера, третий был в сигнальном экземпляре, но свет не увидел — журнал был закрыт без объяснения причин. Выдающийся русский писатель Сергей Тимофеевич Аксаков (1791–1859), работавший тогда цензором, за пропуск вольнодумства получил строгий выговор и вскоре был уволен из цензоров. «Московский телеграф» и «Телескоп» получили предупреждение просто так, за компанию. Иван Киреевский неожиданно для себя самого и совсем непонятно отчего стал врагом государства, попал в списки неблагонадежных, его не рекомендовали брать в другие журналы, с особым вниманием дозволяли публиковать статьи. Восемь лет спустя ему не разрешили возглавить философскую кафедру в Московском университете. И даже 20 лет спустя, когда вместе с друзьями-славянофилами он совершил еще одну попытку издать журнал и для первого выпуска написал статью «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России», журнал был немедленно закрыт.

Но вернемся в 1832 г. Многочисленные друзья Киреевского, составляющие сейчас пантеон нашей культуры, бросились на защиту «Европейца». Пушкин писал влиятельному чиновнику и поэту Ивану Ивановичу Дмитриеву (1760–1837): «Вероятно, Вы изволите уже знать, что журнал „Европеец“ запрещен вследствие доноса. Киреевский, добрый и скромный Киреевский, представлен правительству сорванцом и якобинцем! Все здесь надеются, что он оправдается и что клеветники — или по крайней мере клевета устыдится и будет изобличена». Киреевскому Пушкин переслал письмо с оказией, так как письма просматривались, и он боялся только усложнить проблему: «Я прекратил переписку мою с Вами, опасаясь навлечь на Вас лишнее неудовольствие или напрасное подозрение, несмотря на мое убеждение, что уголь сажею не может замараться. <…> Жуковский заступился за Вас с своим горячим прямодушием; Вяземский писал к Бенкендорфу смелое, умное и убедительное письмо».

Более всех боролся Жуковский. Выдающийся русский поэт, критик, педагог, учитель супруги императора, а позже — наследника престола, будущего царя Александра II (1818–1881), автор гимна «Боже, Царя храни» (он напишет его через год после этой истории) отправил два письма главе III отделения Александру Христофоровичу Бенкендорфу[174] (1782–1844), одно — Николаю I (1796–1855) и даже добился аудиенции императора, но все тщетно. Жуковский пытался поручиться за Киреевского, но получил раздраженный ответ царя: «А за тебя кто поручится?» Между государем и Жуковским произошла сцена, вследствие которой Жуковский заявил, что коль скоро и ему не верят, то он должен тоже удалиться; он на две недели приостановил занятия с наследником престола. Правда, ничего из этого не вышло. Государственная машина не может сдавать назад.