Кто же жег Москву? Генерал-губернатором Москвы в то время был Федор Васильевич Ростопчин (1763–1826), служивший во времена краткого правления Павла I (1754–1801) главой министерства иностранных дел. Узнав о предстоящей сдаче города, в яростном приливе патриотических чувств, он предложил Кутузову сжечь столицу. Еще 12 августа 1812 г., когда никаких мыслей о сдаче города не было, Ростопчин пишет генералу Петру Ивановичу Багратиону: «Народ здешний по верности к Государю и любви к Отечеству решительно умрет у стен Московских и если Бог ему не поможет в его благом предприятии, то, следуя русскому правилу не доставайся злодею, обратит град в пепел и Наполеон получит вместо добычи место, где была столица. О сем не худо и ему Наполеону дать знать, чтобы он не считал на миллионы и магазейны хлеба, ибо он найдет уголь и золу». Свою мечту генерал-патриот исполнил через две недели. Как только гражданские оставили город, из тюрем были выпущены около тысячи уголовников, которые начали грабить дома и лавки и скрывать огнем следы своих преступлений. К уголовникам присоединились слуги, оставшиеся в пустых домах, и подмосковные крестьяне, обрадовавшиеся легкой добыче. Некоторые накануне прямо предупреждали своих помещиков, что если те уедут, то все обязательства перед ними будут отменены.
Когда после освобождения Москвы горожане начали требовать возмещения убытков, то Ростопчин от своих слов отказался, стал доказывать всем, что невиновен в поджоге, позже даже написал и издал во Франции небольшую брошюру, раскрывающую всю «правду о Московском пожаре», но расследование и тогдашних российских властей, и историков говорит о большой личной ответственности Ростопчина. В доказательство его вины приводят и такую историю: во время войны Ростопчин ездил по деревням и призывал крестьян собирать партизанские отряды. Добравшись до собственного имения Вороново, он сжег его вместе с конезаводом, а всех крестьян отпустил партизанить.
Не нужно думать, что, рассказывая об истинных поджигателях, кто-то оправдывает французов. Они совершили много преступлений: были и кощунства (как писал драматург Александр Александрович Шаховской, «в алтарь Казанского собора втащена была мертвая лошадь и положена на место выброшенного престола»), осквернение храмов («большая часть соборов, монастырей и церквей были превращены в гвардейские казармы»), был приказ взорвать Кремль, не до конца исполненный. Вернее, исполненный частично: многие постройки пострадали, но многие сохранились, например чудом устояла колокольня Ивана Великого. Были и поджоги при отступлении, теперь уже французы отдали Москву местным мародерам.
Оккупация Москвы продлилась 34 дня. Наполеон планировал перезимовать в Москве и либо заключить мир с Александром I, либо весной повести армию на Санкт-Петербург, но находиться в сожженном городе было невозможно. На улицах было оставлено 11 959 человеческих трупов и 12 546 лошадиных[167].
В Москве Наполеон предпринял три попытки установить мир с Александром I (1777–1825). В одной из них невольно принял участие отец Герцена, Иван Алексеевич Яковлев. Через него император Франции передал послание Александру I. Он получил письмо, но Яковлева принимать отказался. Месяц посланника продержали под домашним арестом в доме Алексея Андреевича Аракчеева (1769–1834), главного начальника Императорской канцелярии, никого к нему не пускали. Потом Яковлеву доложили, что император прощает его за то, что взял у врага пропуск, и повелевает немедленно покинуть Петербург с запретом встреч с кем-либо кроме родного брата. Наполеону Александр отвечать не стал.