Написанные в истории. Письма, изменившие мир

А если ты свое писание хочешь с собою в гроб положить, значит ты уже окончательно отпал от христианства. Господь повелел не противиться злу, ты же и перед смертью не хочешь простить врагам, как обычно поступают даже невежды; поэтому над тобой не следует совершать и последнего отпевания.

Город Владимир, находящийся в нашей вотчине, Ливонской земле, ты называешь владением нашего недруга, короля Сигизмунда, чем окончательно обнаруживаешь свою собачью измену. А если ты надеешься получить от него многие пожалования, то это так и должно, ибо вы не захотели жить под властью Бога и нас, данных Богом государей, слушать и повиноваться нам, а захотели жить по своей воле. Поэтому ты и нашел себе такого государя, который — как и следует по твоему злобесному собачьему желанию — ничем сам не управляет, но хуже последнего раба — от всех получает приказания, а сам никем не повелевает. Но ты не найдешь себе там утешения, ибо там каждый о себе заботится. <…>

Дано это крепкое наставление в Москве, царствующем православном граде всей России, в 7702 г., от создания мира июля в 5-й день.

Наполеон I Бонапарт и участники событий — о пожаре Москвы 1812 г.

После Бородинской битвы, победу в которой каждая сторона приписала себе, русская армия отступила к Москве. 1 сентября 1812 г. в подмосковных Филях был устроен военный совет, и ради спасения армии Михаил Илларионович Кутузов (1745–1813) приказал сдать Москву. Крайне тяжелое решение для репутации фельдмаршала, учитывая, что иностранных войск в Москве не было уже 200 лет. Генерал Михаил Андреевич Милорадович (1771–1825) договорился с наполеоновским маршалом Иоахимом Мюратом (1767–1815), что Москва будет сдана без боя, но войска должны выйти в полной безопасности, а французы позаботятся о 15 000 раненых русских воинах, находящихся в городе, иначе, пригрозил Милорадович, «оставят развалины». Мюрат ответил, что «французы в пленных неприятелях не видят уже врагов» и пообещал не причинять никакого вреда мирному населению. Французский авангард вошел в Москву 2 сентября, на улицах он встречал отступающий русский арьергард, все расходились мирно, иногда демонстрируя взаимное уважение.

Во второй половине дня Наполеон под звуки Марсельезы торжественно въехал в Кремль.

Можно предположить, что вместо радости от захвата русской столицы его сердце переполняли обида и злоба. Великий полководец привык, что при взятии городов знатные жители выносят ему ключи от города и признают свое поражение, а тут мало того, что никто не встретил, так еще и огромный город оказался пуст. А ведь в Москве в то время проживало около 270 000 человек[164]. Большая часть горожан, почувствовав неладное, начала уезжать еще в августе. К началу сентября в городе осталось около 6000 мирных жителей.

Пока Наполеон устраивался в Кремле, в Москве начались пожары. Их становилось все больше и больше, в ночь с 3 на 4 сентября подул сильный ветер, и весь город вспыхнул. Утром 4 сентября Наполеон с трудом смог добраться до Петровского путевого дворца, спасаясь от бушевавшей стихии.

«На четвертый день мы вернулись в город и увидели там только развалины и пепел», — писал очевидец[165]. Почти сразу российская власть обвинила в поджоге французов. Безусловно, несколько строений французы сожгли, например новый артиллерийский двор, но это была малая доля. При этом страшный рассказ о том, как Наполеон сжег красавицу-Москву, стал одним из главных аргументов в антинаполеоновской пропаганде и помогал поднять патриотические настроения в народе.

Первое время Наполеон грешил на своих мародеров, но вскоре на месте преступления были пойманы русские поджигатели и выявились новые подробности. Было назначено расследование, уже 12 сентября вышел первый доклад. Были выявлены, задержаны и расстреляны около 400 (!) поджигателей[166]. Как писал сержант Анриен Бургонь, «по крайней мере две трети были каторжники… остальные — мещане среднего класса и русские полицейские». Граф де Сегюр приводит слова Наполеона, сказанные в Кремле: «Какое ужасное зрелище! Это они сами! Столько дворцов! Какое невероятное решение! Что за люди! Это скифы!»