Напарник

Мешок рывком сорвали с головы. Хоть глаза Романа и были зажмурены, все равно поток света заставил его сильнее сжать веки.

– На свет реагирует, – отметил Шон.

– Я же говорил, симулянт, – не преминул ввернуть Эрик.

Шон ухватил Романа за плечи, поднял с пола.

– Эй, ты, – удерживая пленника в сидячем положении, спросил Шон, – ты меня слышишь?

Роман медленно открыл заслезившиеся глаза, увидел перед собой расплывающуюся физиономию. Поморгав, различил черные дуги бровей, глубоко посаженные глаза, тонкую верхнюю губу. Как есть ирландец.

Или шотландец.

– Слышишь меня? – повторил Шон.

– Да, – прохрипел Роман.

– Сидеть можешь?

– Кажется, могу.

– Хорошо.

Шон отпустил его, поднялся с корточек.

– Ну что, Шон, может, продолжим? – ухмыльнулся Эрик. – Видишь, он в порядке.

– Ни черта он не в порядке, – с досадой отозвался Шон. – Еле дышит. Как бы ты не сломал ему ребра.

– Я же в мягкое бил, – возразил Эрик. – Что я, в первый раз, что ли?

– Не знаю, Эрик. Но что-то он больно плох.

– Да ладно, Шон. Все обойдется. Ты же не скажешь Стояну, что я его немножко обработал?

В голосе Эрика прозвучал неподдельный страх.

«Крепко их держит этот Стоян, – отметил Роман, вовсю изображая полутруп. – Субъект серьезный».

– Там посмотрим, – неопределенно отозвался Шон. – Пошли.

К радости Романа, они повернулись и ушли, поднявшись по невысокой лестнице.

Радость, конечно, была преждевременной. Возможно, лучшим исходом для Романа было бы погибнуть под каблуками Эрика, чем предстать пред очами грозного Стояна.

Впрочем, ничего нельзя знать заранее.

К этому времени глаза Романа привыкли к свету настолько, чтобы он мог оценить размеры и устройство своего узилища.

Камера была небольшой, всего три на четыре метра. Потолок, правда, высотой метра в четыре. Куда ни глянь, сплошной бетон. Вдоль одной из стен шла бетонная лестница, ведущая к обитой железом двери. Никакого намека на окно. Это было глухое подвальное помещение, не то погреб для хранения овощей, не то убежище на случай авианалета.

Вряд ли это было какое-то специальное сооружение типа тюрьмы. В тюрьме все-таки заботятся о состоянии узников, там есть обязательные окна, «глазки» в дверях, нары, отхожие места.

Здесь же не было ничего подобного.

Отсюда следовал незамысловатый вывод: его упрятали в какой-то временный тайник. То есть это не пункт постоянной дислокации группы. Возможно, здесь она обитает какое-то время. Но не очень долго, что, конечно, не внушало оптимизма, поскольку, будь это постоянная база Стояна и его людей, ее легче было бы найти. А временный приют не давал шансов на то, что сюда неожиданно нагрянет рота спецназа, скрутит всех боевиков и освободит мужественного российского разведчика, не дрогнувшего под жестокими пытками.

О пытках Роман не думал. За годы работы он выработал в себе рефлекс не включать воображение без лишней на то необходимости. Представлять, как тебя пытают, было совершенно лишней необходимостью, поэтому он и не представлял, предпочитая занимать мозг либо расчетом вариантов побега, либо разработкой стратегии защиты при допросе, либо сном.

Вариантов для побега практически не было. Не стоило надеяться, что ему освободят руки и позволят добраться до оружия. Люди, к которым он попал, опытны, хладнокровны и безжалостны. Они знают, что делают. Взять хотя бы то, как его заманили в ловушку. Отличная комбинация. Он, опытнейший агент, державшийся настороже, вооруженный, попался, как стажер.

Роман подумал о Крохине. Неужели и того ждала такая же западня? И не находился ли он сейчас в соседнем подвале вместе со своей красоткой?

Ни Шон, ни Эрик не обмолвились относительно наличия второго пленника, хотя упоминание о нем ничем им не грозило. Может быть, Крохин и не попался. А может, Шон и Эрик чего-то не знали.

Или…

Тут Роман отогнал от себя это «или» и вернулся к своему незавидному положению.

Итак, из камеры не сбежишь. Мешок с него сняли, но руки оставили скованными, да еще за спиной. Что он может сделать в таком виде? Разве что пробить головой стену? Пробил бы, если бы голова была чугунной. А так остается только сидеть и ждать.

Относительно стратегии защиты все просто. Роман уже начал придерживаться линии поведения обманутого недоумка. В том же духе надо и продолжать. Неизвестно, правда, как долго ему позволят играть эту роль. Если степень причиненной при допросе боли будет средней, они не собьют его с этой позиции. Если выше средней – придется менять показания. Если же дойдет до высшей точки, он признается во всем.

Марсель, 23.30

Анна лежала на животе и задумчиво курила, подпирая рукой голову. Порой она вслепую протягивала руку и стряхивала пепел под кровать.

– Ты снова закурила, – сказал Виктор, сидевший в кресле с бокалом в руке.

– Да, – равнодушно согласилась Анна.

– Почему? – поинтересовался он.

– Я волнуюсь, – просто ответила она.

Виктор усмехнулся, глядя на ее обнаженную спину, похожую в темноте на мраморное надгробие.

– С каких пор ты стала волноваться?