Нана и Мохан. После сумерек богов (СИ)

— Ну, как тебе сказать… Я не злопамятна, но и потерей памяти не страдаю. Мне кажется, после того случая с яблоком Эриды ты и Афина сильно изменили своё отношение ко мне и не в лучшую сторону.

— Зачем вспоминать обиды? — Гера натянуто улыбнулась. — Если бы мы тогда знали, каким пустяком окажется эта заварушка в сравнении с сумерками, а главное то, что ещё ждёт впереди… Правда, это ужасно?

— Правда.

— Тогда не стоит вспоминать распри, которые теперь кажутся детскими ссорами. В конце концов, ты же больше не сердишься даже на Эрешкигаль.

— Это верно.

— Тогда забудем всё. И знай, Афродита, я бы не стала осуждать тебя, если бы ты перешла на сторону Метиды! Не вижу в этом зла.

— А я вижу. Я не могу сказать, что я настолько мужественна и склонна к самопожертвованию, что не перешла бы на сторону Метиды, если бы это заставило меня страдать. Я не умею страдать. Не из выносливых. Я бы сдалась, но не смогла бы больше уважать себя.

— А зря. В конце концов, ты могла бы даже спасти всех нас! Вот сделала бы Невидимку рабом своей любви и заставила бы всех нас помиловать.

Мохан, услышав через стенку громкий резкий голос Геры, вновь в невидимом состоянии перебрался в комнату возлюбленной и прислушался к разговору трёх богинь.

— Невидимые мужчины не в моём вкусе, — усмехнулась Нана. — Даже если бы он открыл мне свой облик, это не обязательно вызвало бы любовь во мне.

— А как насчёт здорового расчёта? Став его женщиной и сделав его рабом своей любви ты стала бы властительницей мира!

— Мы только что говорили о том, что трон не прельщал меня никогда.

— А жаль. Тебе не помешало бы быть чуточку амбициозней. А что ты думаешь относительно возвращения в пантеон?

— Под начало новой грозной и суровой царицы Фемиды? — хохотнула Нана. — Ну, уж нет. Однажды она уже правила на Олимпе, когда стала женой Зевса после Метиды. Да даже после развода с Зевсом она там имела огромное влияние. Я, конечно, сторонник правосудия и справедливости, без них я не вижу спокойного и упорядоченного мира, но когда кроме судов и наказаний за провинности всё остальное отходит на задний план, мне не хочется находиться в таком месте, где это происходит. Я для этого слишком неидеальна.

— Да, Фемида всех нас лишила покоя. Но всё-таки вернуться в пантеон стоит того, уже ты мне поверь. У нас есть и другие перемены, поинтереснее.

— Неужели?

— Не веришь? Так вот, слушай. Когда мы томились в Тартаре, рядом с нами находились прикованные цепями к глыбам и боги других пантеонов…

— Как? Вас приковали к глыбам?..

— Конечно. Цепи были выкованы циклопами, также перешедшими на сторону Невидимки. Поэтому мы не могли избавиться от них. Мы пролежали скованными все сумерки и, возможно, так и остались бы на дне Тартара до самого конца бессмертия, если бы нас не освободили Молящиеся.

— А ты? — Афина впилась в лицо Наны напряжённым взглядом голубых глаз. — Ты разве не была скована?

— Нет. Меня просто грубо пихнули в спину, я упала на дно, потеряла сознание и, видимо, проспала до конца сумерек.

Афин звучно хлопнула ладонями по бёдрам:

— Надо же! Её не сковали и она без тяжких мучений проспала все сумерки, тогда как мы забывались сном только время от времени, а в остальное время страдали, бодрствуя! Ей и тут повезло больше других! Вот уж любимица судьбы…

— Тебе тоже стыдно жаловаться на судьбу, Афина. Ты была влиятельной и сильной богиней, любимой дочерью Зевса, красотой тоже не обделена… Всё-таки вторая после меня по красоте…

Щёки Афины вспыхнули пунцовым румянцем:

— Вторая? Это потому что тот жалкий пастух так рассудил? Но ведь он поначалу даже не мог решить, кто из нас троих красивее! Ты выманила у него яблоко прекраснейшей за счёт того, что посулила ему чужую жену! Тоже мне, победа за счёт смертного, сделавшего неверный выбор!

— Почему же — за счёт смертного? А кого Гефест в первый раз запросил себе в жёны за то, что он простит Геру? Вы же знаете Гефеста, его запросы насчёт красоты. Он всегда выбирал себе самую красивую. Тебя, Афина, он пожелал только после того, как мы расстались. Ты же знаешь, Гефеста трудно обвинить в том, что у него плохой вкус. Он знаток красоты.

Красные щёки Афины яростно раздулись, как будто она собралась играть на духовом инструменте и она шумно выпустила воздух, затем нервно хохотнула и замолчала.

Вновь заговорила Гера:

— В самом деле, тебе очень повезло! Почти все боги страдали в Тартаре бессонницей, даже боги сна не могли усыпить никого до конца сумерек, разве что самих себя. Ты счастливица.

— Да, но мне снились кошмары…

— Что же тебе снилось?

— Сущая ерунда… В основном, реки, полные тучных гиппопотамов. Почти всё время — эти ужасные гиппопотамы, издающие отвратительные звуки. Даже вспоминать противно. Давящее зрелище!

Афина вновь шлёпнула себя ладонями по бёдрам, как выстрелила из ружья:

— Гиппопотамы! Ей снились гиппопотамы! Если бы она видела, какие снились кошмары нам! Мы даже во сне не могли отдохнуть!

Гера бросила на неё многозначительный взгляд и та замолчала и отвернулась.