Нам идти дальше

«Кроме средств, отпущенных из соответствующих сумм организации, было собрано с этой специальной целью среди общества 1795 рублей».

Несколько дней спустя по городу, взбудораженному разговорами о побеге, прошел слух, что бежать должны были двенадцать, да одного убили. Из бежавших же двое будто бы попались, да снова улизнули. Потом среди киевлян распространился другой слух: двенадцатый не убит и даже не ранен! Просто он пожертвовал собой ради других: держал часового, пока другие перелезли через тюремную стену, а сам не успел бежать.

Кто же этот благородный человек? Скоро узнали: Сильвин, искровец, по кличке «Бродяга».

7

Лето и осень 1902 года прошли для «Искры» оживленно, как никогда прежде. Одно за другим поступали в Лондон сообщения из русских социал-демократических организаций о признании «Искры» своим руководящим органом. Петербургский, Псковский, Харьковский и другие комитеты напечатали об этом в «Искре» официальные заявления; их читала вся революционная Россия.

В России сколачивался новый Организационный комитет по созыву съезда партии (почти весь прежний состав комитета оказался в тюрьме,). И в каждом письме Владимир Ильич торопил русские искровские центры с созданием комитета, требовал обязательно взять все в свои руки.

Работы прибавлялось, а Мартов еще разъезжал по Франции с рефератами. Наконец и он появился в Лондоне. Привез, как обычно, короб новостей.

— Ну, как вы тут живете? Устали? Я тоже.

На этот раз поездка странным образом оказала на Юлия Осиповича благотворное воздействие. Он ругательски ругал эмигрантское болото, высмеивал старомодных дам и господ, собиравшихся в Париже на его рефераты. Правда, он, Юлий Осипович, имел определенный успех, несмотря на свое косноязычие (оратором он был действительно не блестящим) и хриплый голос.

— Но сколько там склок, дрязг, потасовок, не имеющих под собой никакой принципиальной почвы! — рассказывал Юлий Осипович. — Самое страшное, что все — и в Женеве, и в Цюрихе, и в Париже — страстно хотят попасть на наш предстоящий съезд.

— В том-то и вся опасность, — сказал Мартову Владимир Ильич, выслушав его рассказ о поездке. — Рад, что ты это наконец понял.

Когда Юлий Осипович порой отходил от принятой линии «Искры», Владимир Ильич называл это «уходом в зигзаг», в один из тех зигзагов, которые Юлий Осипович сам высмеял в своем сатирическом «Гимне новейшего русского социалиста».

А когда Юлий Осипович снова выправлялся, Владимир Ильич называл это «выходом на ровную» и искренне радовался. В характере Владимира Ильича была черта, которая не всем бросалась в глаза. Он крепко привязывался к людям, с которыми долго вместе работал, преодолевал трудности. Привязанность эта была особая. Чем больше он доверял человеку, тем больше от него и требовал и тем строже относился к его слабостям.

К работникам «Искры», к ее агентам в России и в разных других странах он в последнее время стал относиться с большей требовательностью, чем прежде. Видимо, это объяснялось приближением срока созыва съезда, подготовка которого поглощала теперь все мысли Владимира Ильича. Он говорил:

— Съезд решит все, быть или не быть нашей партии. Тем строже спросит история в первую очередь с нас, искровцев. Мы должны быть едины в отстаивании наших принципов, во-первых, и, во-вторых, решительнее действовать. Никакой расхлябанности! Никаких интеллигентских вольностей! Мы перед серьезным экзаменом.

Юлий Осипович отшучивался:

— Я не люблю экзаменов. И был в душе очень доволен, когда меня отчислили с естественного факультета Петербургского университета. Это меня сразу и навсегда освободило от всяких экзаменов. И слава богу. Я их не выношу.

Он понимал, конечно, о каком экзамене ведет разговор Владимир Ильич, и соглашался, что съезд решит все, но слова о строгости и недопустимости «интеллигентских вольностей» ему явно не нравились. И, уходя от откровенной беседы, он продолжал подшучивать над самим собой и представлять дело так, будто в действительности доволен тем, что преследования полиции освободили его от сдачи экзаменов в университете.

— Увы, батенька, — тоже в шутливом тоне сказал Владимир Ильич, — от экзамена на съезде никому не уйти. Хочешь или не хочешь.

В это лето Владимиру Ильичу удалось на короткое время съездить на юг Франции, где он встретился с матерью и старшей сестрой. Чтобы повидать сына, Мария Александровна, несмотря на пожилые годы, пустилась в большое путешествие.

Быстро пролетели дни отдыха в маленьком городке у моря среди родных. Вернулся Владимир Ильич в Лондон с посвежевшим лицом.

Теперь сюда приезжало из России все больше народу. Нарастающее оживление в революционной работе давало себя чувствовать все сильнее. Отовсюду стекались в лондонскую колонию «Искры» вести, что опубликованная программа партии приковала к себе внимание всей борющейся России.

Побывал в эти дни в Лондоне агент «Искры» Красиков, которого Владимир Ильич знал еще по встречам в Сибири. Это был человек лет тридцати с очень своеобразной внешностью и любопытным прошлым.