Как-то под вечер Владимир Ильич сидел в большом библиотечном зале Британского музея и работал. Ему было удобно здесь работать. В зале стены от пола до потолка заставлены книгами. Каждый посетитель может занять отдельный стол. На столе — полочки для книг. Тепло, уютно. Приходи, бери любые книги и работай, как в своем домашнем кабинете.
Вдруг Владимира Ильича позвали в курительную комнату. Там стояла Засулич. Она с трудом переводила дыхание, но ее лицо было радостным. От Жоржа пришло письмо.
«Я беру назад свои предложения о поправках, словом, делайте, как знаете…» — писал Плеханов.
— Все-таки Жорж великолепен, правда? — говорила взволнованно Вера Ивановна, и чувствовалось, что она счастлива.
Владимир Ильич прочел письмо Плеханова, поморщился на слова «делайте, как знаете», чем опять заставил Веру Ивановну забеспокоиться.
— Вы ради бога не обращайте внимания, — взмолилась она, — Жоржу и так было не легко сдаваться, он так горд…
Письмо было адресовано не Владимиру Ильичу, а Вере Ивановне. Но скоро из Женевы пришло письмо и в его адрес.
«Пользуюсь случаем сказать вам, дорогой В. И., что напрасно вы на меня обижаетесь», — говорилось в письме Плеханова.
Ради общего дела он предлагал мир.
С этого дня между ними снова возобновилась переписка, прерванная несколько недель назад.
Уже шел июнь, когда в «Искре» появилась партийная программа, принятая с такими боями шестеркой соредакторов «Искры».
В день, когда этот номер «Искры» ушел в Россию, Владимир Ильич был весел и говорил:
— Такую бомбу русский царизм еще никогда не получал. Народовольцы бросали бомбы в царей, а тут брошена бомба во весь старый мир.
Была еще причина для радости. Пришел Алексеев из «коммуны» и принес письмо, пришедшее для «Искры» от Радченко. Тот сообщал, что завоевание «Вани» (Петербургского комитета) подвинулось еще вперед. Под нажимом искровцев комитет провел за городом сходку социал-демократов Петербурга. Рабочие горой встали за «Искру».
А вечером Владимира Ильича и Надежду Константиновну привела в отличное состояние духа хозяйка их квартиры миссис Йо.
Она вежливо постучалась, вошла и начала с извинений:
— Я на минутку. Видите ли, господа. Я, конечно, не вправе делать вам замечания. О, разумеется, каждый живет по средствам. Но почему бы вам не повесить на окнах занавески? У вас их нет? По условиям найма вы должны повесить свои занавески.
— Хорошо, — сказала Надежда Константиновна, — мы купим и повесим. Все некогда.
— Вы очень любезны, сударыня, — продолжала англичанка. — Позвольте спросить еще об одном. Ни вы, ни господин Рихтер не носите обручальные кольца.
— Ну и что?
— Простите, сударыня, но у нас в Англии законные супруги обязательно носят кольца.
— Мы законные, не беспокойтесь, — заверил хозяйку Владимир Ильич и, когда та ушла, долго смеялся.
Хохотала от души и Надежда Константиновна. А поздно вечером они встречали на вокзале наконец приехавшую в Лондон Елизавету Васильевну.
— Так и будем кочевать по свету? — шутливо спрашивала она у дочери и Владимира Ильича, когда ехали с вокзала домой. — Не забуду, как вы в Шуше садились у географических карт и водили по ним пальцами.
— Боюсь, это не последняя наша остановка, — сказал Владимир Ильич.
— Ну и ладно, — отозвалась добродушно Елизавета Васильевна, — с вами я хоть на край света.
На другой день после ее приезда на окнах комнат, где теперь стали жить трое, появились беленькие аккуратные занавески, к великому удовлетворению миссис Йо.
В душный августовский вечер киевский губернатор Трепов послал в Петроград тревожную телеграмму:
«Сегодня, четверть девятого, вечером, из киевской тюрьмы во время прогулки бежало одиннадцать политических арестантов, посредством веревочной лестницы, перекинутой через стену. Часовой был накрыт одеялом и прижат к земле другими политическими арестантами. Розыск производится. Подробности почтой. Бежали: Басовский, Блюменфельд, Крохмаль, Таршис, Бауман, Бобровский, Гурский, Валлах, Плесский, Мальцман и Гальперин».
Переполох в департаменте полиции произошел немалый. Имена беглецов были хорошо известны высшим чиновникам охранки. В Киев полетели телеграммы — «все расследовать», «доложить», «принять меры»…
Порядки в киевской тюрьме давно не нравились «вышестоящим» особам политической полиции. Нравы тут царили действительно довольно либеральные. Политическим заключенным разрешалось получать с воли любые книги и газеты, цветы и вино; в часы тюремных прогулок они свободно общались между собой, даже устраивали собрания и дискуссии на теоретические и злободневные темы. В камерах у них было постельное белье, иные пользовались не табуретками, а венскими стульями. И стулья и простыни пригодились заключенным для побега.
Вот что показало расследование.
…В девятом часу вечера на квартире генерал-майора Новицкого — начальника киевского жандармского управления — раздался телефонный звонок. Испуганный голос помощника начальника киевской тюрьмы сообщил:
— Побег, ваше превосходительство. Трагедия-с!..
— Все под суд пойдете, мерзавцы! Я вам покажу трагедию!