Нам идти дальше

Казалось, опять запахло стычкой.

Юлий Осипович тоже нахмурился, но затем постарался прекратить разговор, обратить все в шутку: мол, можно же иногда поворчать на Россию, ведь все это идет от души, от искреннего желания, чтобы поскорее произошли те великие перемены, ради которых он, Юлий Осипович, не побоялся, как и другие, пойти в тюрьму и сибирскую ссылку. На самом деле Юлий Осипович просто уходил от спора, от стычки. Он скрывал нечто глубоко укоренившееся в извилинах своего всегда возбужденного мозга. Снова, как в туруханской ссылке, его порой начинали донимать мрачные мысли.

И, как нередко бывает, когда такие минуты нападали на Мартова, он шел дальше Веры Ивановны; не одна Россия, а все человечество казалось ему малоподвижным, очень косным.

Теперь он часто напевал слова из арии «люди гибнут за металл» и говорил, делая вид, что шутит:

— Сейчас я немного поездил по свету и могу констатировать: хотя с начала нашей эры прошло девятнадцать веков, даже в цивилизованной Европе очень далеки от идеалов справедливости и правды. Всюду люди гибнут за металл и живут в страшном свинстве.

Хуже было то, что в такие минуты Юлий Осипович опускал руки, становился безвольным и безразличным ко всему, даже к «Искре», которой он был до сих пор увлечен. Юлий Осипович делался плохим работником, когда впадал в хандру. И как он ни скрывал от окружающих свои «пики падения» (так он их сам называл), Владимир Ильич догадывался, что происходит с Мартовым.

Одной из новостей, которую Юлий Осипович привез из поездки в Цюрих, было то, что ему предстоит «лекционное турне». В ближайшем будущем он снова отправится на европейский континент. Юлий Осипович сообщил Владимиру Ильичу:

— При содействии Плеханова и Аксельрода мне предложена поездка в Париж для чтения рефератов по некоторым вопросам марксизма. Начинаю готовиться. И скоро поеду.

Владимир Ильич попытался было сказать, что в такой поездке ничего хорошего для Юлия Осиповича не видит.

— Почему? — сразу закипятился тот.

— Болтовни будет много, дела — мало.

— Обязательно поеду! Конечно, наша политическая эмиграция в Париже тоже порядочное болото, — рассуждал Юлий Осипович. — Но надо же и мне повидать свет! И хочется понять, куда идет Европа.

Чувствовалось, поездка в Швейцарию повлияла на Юлия Осиповича не в лучшую сторону. Владимир Ильич это заметил, но было не до того.

Перестройка связей с Россией стоила громадных трудов. Прежде почта шла на Мюнхен. Приходилось налаживать новые связи, опять искать подставные адреса, явки.

Владимир Ильич осунулся за последние недели, и одна лишь Надежда Константиновна знала, сколько ночей он недосыпает и как много дум передумывает в эти бессонные ночи.

Вера Ивановна как-то сказала ему с искренним сочувствием:

— На вас плохо подействовал Лондон.

— А на вас, мне кажется, плохо подействовала Женева, — тоже с чувством искреннего сожаления заметил Владимир Ильич.

Вера Ивановна поняла, но ничего не сказала.

Вместе с ней и Мартовым из Швейцарии приехал Дейч — участник группы «Освобождение труда», один из ее основателей. На его поездке в Лондон настоял Плеханов. Дейч недавно совершил смелый побег из Сибири, где он отбыл более тринадцати лет каторги и несколько лет «поселения» после каторги. В новогоднем номере от 1 января 1902 года «Искра» сообщала о его побеге и приветствовала вернувшегося на волю товарища.

Вера Ивановна считала Дейча великолепным организатором и еще в Мюнхене говорила, что когда приедет «Женька», то связи с Россией во сто крат возрастут. Дейч был профессорского вида мужчина с благообразными сединами и звали его Лев Григорьевич, но для Веры Ивановны он все равно оставался Женькой, каким она знала его когда-то по конспиративной кличке еще в «Черном переделе».

В Швейцарии, где Дейч пожил некоторое время после побега, он чувствовал себя как рыба в воде. Теперь он ходил по Лондону какой-то потерянный, с кем-то встречался, что-то делал, но связи с Россией от этого не росли. А связи требовались до зарезу.

Невозможно было жить и выпускать «Искру» без того, чтобы не знать, не чувствовать каждый день дыхания далекой России.

Там, в России, происходило что-то большое, важное. Ощущение было такое, будто всю ее сотрясают подземные толчки. И чувствовалось, именно это, а не текущие неурядицы из-за переезда поглощают все внимание Владимира Ильича.

Раненько утром, когда лондонские дворники еще только принимались за уборку улиц, он уже спешил купить свежие номера газет.

А в полдень являлась Вера Ивановна и начинала делиться новостями, вычитанными из тех же газет. Она не скрывала, что почти изуверилась в возможность близкой революции в России, но говорила, шутя, как всегда, без улыбки:

— Юлий все острит по поводу новых весенних выступлений в России. Он говорит, что это очередное «шумим, братцы, шумим». А все-таки интересно читать, что там происходит. Право, очень интересно! А вдруг наша матушка Русь возьмет да и проснется?

2

Апрель принес России не только весенние перемены в природе. Он стал месяцем больших событий и волнений в общественной жизни и рабочем движении.