Допрашивал Владимира Ильича сам полковник Пирамидов. Все отобранные при обыске предметы лежали на столе.
— Послушайте, арестованный, зачем вы бродили больше часу по царскосельским местам? — спрашивал полковник. — Уж эти-то места мы наблюдаем с особым вниманием.
Владимир Ильич не дал Пирамидову сбить себя с толку. Ясно, что, кроме Горбатенко, тут поработали еще другие филеры. Правду сказать, Владимир Ильич не ожидал, что к его особе охранка приставит для наблюдения больше одного шпика.
— Нет, в Царском Селе вам никак не имело смысла показываться, — твердил свое Пирамидов. — Сами должны были понимать.
— Возможно, — кивнул Владимир Ильич.
— Так-с. А скажите, пожалуйста, Ульянов, зачем вы приехали сюда, не имея разрешения?
— Заехал я сюда по пути к родным, проживающим сейчас на даче в Подольске под Москвой, и главным образом для посещения редакций и окончания моих литературных и денежных дел перед отъездом за границу.
— А зачем едете за границу?
— Для продолжения научных занятий. — Владимир Ильич подумал и добавил: — И для пользования библиотеками, поскольку здесь доступ во все большие города мне закрыт… Ну и для лечения также.
Во время допроса Пирамидов старался разговаривать с арестованным либерально.
— О, конечно, Псков — дыра, и уж если за прегрешения вы лишены права пользоваться Санкт-Петербургской публичной библиотекой, то приходится думать о культурных центрах за рубежом родной страны, увы, это гак. Ну, а относительно ваших встреч здесь что скажете?
— Ничего.
— Почему?
— Не нахожу нужным. Это не входит в состав моего проступка, если считать таким самовольное прибытие в Петербург.
— Относительно денег тоже не хотите говорить?
— Это мои личные средства…
Допрос длился до обеда. Полковник дал себе затем передышку часа на два. Потом допрашивал Мартова.
Некоторое время после допросов арестованных полковник Пирамидов размышлял. Собственно, ничего компрометирующего не найдено. И на четвертый день пребывания арестованных за решеткой из охранки в департамент полиции пропетляла еще одна бумага за № 198:
«Дополнительно к донесению моему от 22 мая сего года за № 194 имею честь представить при сем вашему превосходительству копии показаний задержанных за недозволенный приезд в Санкт-Петербург Ульянова и Цедербаума…
Ввиду того обстоятельства, что Ульянову и Цедербауму в настоящее время может быть предъявлено только обвинение в самовольном приезде в столицу, полагал бы ограничиться произведенными допросами и отправить с провожатым надзирателем: Цедербаума — в Полтаву, а Ульянова — в Подольск».
Его превосходительство думал шесть дней.
Владимир Ильич отдавал себе полный отчет во всей серьезности внезапного провала.
Камера… Четыре голых стены и дверь с глазком. И зарешеченное окошко, через него едва проникает дневной свет. Жесткая койка.
Самое страшное было то, что среди бумаг, отобранных у Владимира Ильича при аресте, были записанные химией заграничные адреса. Если полковник догадается проявить эту бумагу, тогда все пропало. Не будет газеты. Искра может погаснуть, еще даже не вспыхнув, и в России ее не увидят.
Шли дни. Это были, пожалуй, самые трудные дни, какие до сих пор переживал Владимир Ильич.
Неужели снова годы тюрьмы и еще более далекой ссылки? Правде надо смотреть в глаза.
Ночами совершенно не спалось, все думалось. В сравнении с этими ночами те, которые так изводили его в Шушенском перед концом ссылки, ничего не стоили.
Белые ночи… Как мучительны они в камере!
И вдруг после десятой такой ночи произошло то, чего узник уже не ожидал. Открылась дверь камеры, седой надзиратель принес вещи из цейхгауза и сказал Владик миру Ильичу:
— Собирайтесь. Поедете в Подольск. Вас освобождают.
Его ведут в контору, там он расписывается в книге, получает обратно все, что у него отобрали при аресте, и скоро в сопровождении конвоира уже едет в Подольск, где жили теперь на даче его родные. А Мартова в это же время другой конвоир отвозил в Полтаву. Его тоже освободили.
Повезло. Полковник Пирамидов не догадался подержать на огне лампы бумагу, на которой Владимир Ильич сделал конспиративные записи химией. Счастливый случай! В жизни революционеров такие случаи бывают. Но этому случаю Владимир Ильич радовался особенно: не погаснет, значит, искра, не погаснет!
О, если бы Пирамидов знал, кого он выпускает из своих лап, какие важные для империи события произойдут вскоре!..
ЧТО ПРОИЗОШЛО В КОРСЬЕ
Пароход шел вниз по Волге, потом по Каме и Белой. Владимир Ильич ехал в Уфу прощаться с Надеждой Константиновной. Теперь уж он должен был торопиться: срок годности его заграничного паспорта истекал в начале августа, а уже шел июнь. В оставшееся время предстояло еще многое сделать.
Не хотелось уходить с палубы. После тюрьмы, от которой Владимир Ильич так счастливо отделался, он шутя говорил родным, что еще больше полюбил свежий воздух. «Уж больно было грязно и противно в камере, — рассказывал он. — Пирамидова бы туда». Родные уже не чаяли видеть Владимира Ильича и считали чудом его избавление из лап охранки.