Нам идти дальше

В Петербурге стоял солнечный майский день, когда из охранного отделения в департамент полиции пропетляла секретная бумага особого плотного сорта «верже» за номером 182:

«Согласно личного приказания вашего превосходительства… старшему филеру в г. Пскове Горбатенко преподана инструкция усилить наблюдение за проживающим там Ульяновым…»

В паспорте Мартов значился по фамилии Цедербаум. Его приезд тоже был замечен.

В департамент полиции в день приезда Мартова поступила еще одна бумага, уже за номером 192:

«Дополнительно к представлению моему… имею честь донести вашему превосходительству, что Юлий Цедербаум, прибыв во Псков, посетил Владимира Ульянова и вместе они отправились на Заречную сторону к известному филерам знакомому Ульянова под кличкой «Лесной». В тот же день вечером с поездом № 18 Ульянов и Цедербаум чрезвычайно конспиративно отбыли в Санкт-Петербург…»

Белые ночи, белые ночи! Какой-то удивительно неземной, сказочный свет был разлит в природе, когда они ехали; в вагоне даже не зажигали фонарей. Когда надвинулась станция Александровская, путешественники сошли с поезда и походили по аллеям еще спящего Царского Села, наслаждаясь покоем и тишиной необычного рассвета. Даже птицы не решались петь.

Мартов покашливал, голос после бессонной ночи у него был совсем глуховатый, едва слышен.

— Вы что все оглядываетесь, Владимир?

— Тут филеров полно. Еще немного походим, поосмотримся, а потом махнем в Питер, но уже не по Варшавской, а по Царскосельской дороге.

Мартова и сейчас не оставляло расположение к шутливости. Он с веселой бравадой произнес, правда очень тихо:

— Чего бояться? Все равно…

И так же тихонько, как бы про себя, продекламировал:

Все превратно в этом мире.
И мы встретимся опять,
На Гороховой, четыре,
На Шпалерной, двадцать пять.

Кто из революционеров не знал этих строк? Каждый знал, где в Петербурге помещается охранка и где — дом предварительного заключения, куда попадали революционеры при аресте.

Шутка Мартова заставила Владимира Ильича улыбнуться и произнести тоже шутливым тоном:

— Типун вам на язык, Юлий. Лично я вовсе не нахожу неизбежной встречу на Шпалерной и Гороховой… После Сибири не хочется, хватит!..

Часа полтора ходили они среди залитых солнцем сосен и берез. А потом, когда уже сидели в поезде и отмахивали последние версты перед Питером, оба в веселом возбуждении обменивались впечатлениями от своей прогулки. Она была вынужденной, они старались сбить со следа «недреманное око» охранки. Но зато как хорошо подышали воздухом и как славно было ходить на рассвете по росистым аллеям.

А в филерской бумажке, летевшей вслед за ними, обо всем этом по-протокольному скучно, но с пунктуальной точностью говорилось:

«На станции Александровской в 7 час. 26 мин. сего 20 мая они вышли и путались по аллеям Царского Села, скрываясь от наблюдения до 9 час. утра, когда по Царскосельской дороге приехали в Петербург. Здесь они оставили имевшуюся с ними небольшую ручную корзинку в здании, где помещается статистический комитет народной переписи (Казачий пер.), а сами разошлись порознь».

В конце бумага запрашивала его превосходительство, подлежат ли означенные лица немедленному задержанию, как не имеющие права проживать в столице, или же должно быть продлено наблюдение.

Ответ был: продолжить наблюдение.

Филеры установили, что Ульянов и Мартов заходили в дом Геймана, где в квартире шесть проживал электротехник при комитете народной переписи Николай Леонтьевич Малченко; потом, расставшись, каждый в течение дня посетил: первый — редакцию «Северного курьера» и фельдшерицу Варвару Федоровну Кожевникову; второй — своих родителей, давно проживающих в Петербурге.

Целые сутки усердствовали филеры.

На другой день с утра возле дома Геймана по Большому Казачьему переулку топтались в воротах какие-то субъекты. Ждать им пришлось долго. Около часу дня, не подозревая о засаде, спокойно вышел из подъезда тот самый человек, который был им нужен.

— Вы арестованы, Ульянов!

С двух сторон схватили его за руки и, не обращая внимания на протесты, повели обратно в квартиру Малченко, где он ночевал, и тут принялись за обыск. Как водится, делалось это при понятых и дворнике. И не только у них, но и у агентов охранки разгорелись глаза, когда в жилете задержанного была найдена крупная сумма денег — 1400 рублей. Кроме денег, были отобраны при обыске заграничный паспорт, тетрадь с какими-то выписками, дубликат квитанции на отправленный вчера из Пскова багаж, письмо за подписью «Надя» из Уфы и какие-то квитанции и счета. Обыск в квартире еще шел, когда раздался звонок.

Дверь передней открыли. На пороге, близоруко щурясь на незнакомцев, стоял Мартов.

— Заходите, заходите, голубчик! Руки поднять! Вот так. Оружия нет? Стоять спокойно! Обыск!

У вошедшего тоже нашли немалую толику — больше полтысячи рублей. Отобрав и эти деньги, составили протокол и отвезли арестованных в охранку на Гороховую, четыре.

11