Нагуаль

Джеймс налил воды в стакан, принес мне, я глотала и смущенно отводила взгляд, потому что он по-прежнему стоял голым, но теперь уже лицом ко мне и очень близко, и мне чертовски нравилось, как он выглядит и с этого ракурса. Потом он забрал наполовину пустой стакан, отставил его на тумбочку и склонился надо мной.

– Ну? Даже теперь ничего не вспомнила?

– Нет! – беззаботно улыбнулась я и тряхнула головой, разметав и без того лохматые волосы по плечам. – Ни капельки!

– Ладно, – Джеймс тоже улыбался, но улыбка эта теперь выглядела искусственной, словно ее приклеили на его лицо. – Этот метод не работает. Попробуем по-другому.

С этими словами он быстро открыл верхний ящик прикроватной тумбочки, вынул оттуда блестящие металлические наручники, с неожиданной силой толкнул меня на спину и пристегнул одну мою руку к фигурной спинке кровати.

Я еще не перестала смеяться, когда он обжег меня уже другим, полным ненависти взглядом и отошел, но в груди понемногу начали осыпаться колючими осколками пару минут назад придуманные хрустальные замки. Как же быстро я построила их! Возвела без посторонней помощи в считанные секунды, представляя себя зачарованной принцессой, которую прекрасный принц соблазнит, затащит в постель, а дальше их будет ждать лишь заслуженное «долго и счастливо».

Умом я понимала, что стала старше на четыре года, но моя личность после катастрофы вернулась к отметке «двадцать лет», а Кристина-студентка, как и многие девочки ее возраста, еще не разучилась верить в сказки. Второй медовый месяц с собственным мужем – вот о чем я грезила, когда шептала ему «Хантер», а он охотно откликался. И даже теперь где-то на краю сознания все происходящее еще казалось мне новой игрой. Игрой для любителей «пожестче» – я не сомневалась, что Джеймс и в этом хорош. Но другая часть разума подсказывала – никакая это не игра больше. Вот то, что творилось на этой кровати между нами – игра, а то, что сейчас началось – истинная реальность.

– Джеймс? – все же позвала я его в глупой, пустой надежде, что сейчас муж рассмеется и вновь накинется на меня с поцелуями.

Отвернувшись, он наклонился, поднял с пола джинсы и влез в них. Я смотрела, как Джеймс застегивает пуговицу и ремень, будто бы полностью сосредоточившись на занятии и забыв обо мне; фигура крепкая, поджарая, отголоски его прикосновений еще гуляли в моем разомлевшем теле. Все веселье между нами как рукой сняло. Свободной рукой я потянула на себя покрывало с измятой, но так и не разобранной постели и, как могла, прикрыла наготу, чтобы хоть в чем-то оставаться в равных условиях – лежать голой и прикованной казалось теперь унизительно.

Джеймс покосился на мою судорожную возню, вынул из кармана пачку сигарет, прикурил, сделал долгую затяжку, не торопясь объяснять что-то, а мне это уже сказало больше, чем любые слова. Не знаю почему, но я каким-то образом за короткое время научилась предугадывать, что творится в его голове: тогда, у балконной двери, он хотел меня, хотел до зубовного скрежета, до намерения идти напролом, если потребуется, взять силой, сейчас – готовился сделать что-то, ему самому неприятное.

– Ты хорошая актриса, Фэй, – произнес он наконец, засунув большой палец в петлю для ремня. Похоже, привычка. – Я почти поверил. Но все-таки ты прокололась.

– Не понимаю, о чем ты, – холодея внутри, ответила я.

Он язвительно усмехнулся. Затянулся еще раз: алый огонек вспыхнул, истекая дымом, глаза прищурились, рука с сигаретой чуть дрожала. От плохо сдерживаемой ярости, догадалась я. Рот Джеймса превратился в твердую линию – моя кожа еще помнила, каким он был мягким, когда целовал.

– Да все ты понимаешь. Уловка с потерей памяти, не спорю, умный ход. Легко уйти от ответственности за свои поступки. Ты талантливо играешь, не знай я тебя, сто процентов бы купился. Эти затравленные влажные глазки. Эти дрожащие коленки. Почти как девственница в свой первый раз. Я все ждал, как далеко ты решишься зайти? А ты зашла очень далеко. Даже в постели играла, делала вид, что наслаждаешься, тварь. А как же твои слова о том, что тебе противно со мной ложиться?

– Я такого не говорила, – покачала я головой, в глубине души понимая, что оправдываться бесполезно: выражение лица Джеймса красноречиво это подтверждало.

– Говорила, – протянул он, поигрывая сигаретой в пальцах, – ты еще и не такое мне говорила. Что, испугалась, что придется отвечать за свои слова?

– Я готова ответить за все свои слова, – отчеканила я, стараясь не показывать дрожи в голосе, – но только за те, которые помню.

Он снова усмехнулся.

– Хочешь знать, в чем твой прокол? Шампанское. Ты не пьешь его, Фэй. Я же знаю твои вкусы, они у тебя очень принципиальные, и так было всегда. Ты вообще очень принципиальная, да, детка? В постель со мной пошла, наступила себе на горло, чтобы задницу прикрыть, а вот шампанского ни глоточка не сделала, не смогла себя пересилить, правда? Я внимательно за тобой наблюдал.