Нагорная проповедь

Как только молитва перестает быть импульсивным выражением и отзвуком интимнейшего движения души, она становится лицемерием. Молитва, совершаемая для того, чтобы произвести впечатление, – это надругательство над Божественным чувством, молитва для назидания – все равно что проституция. И не так уж важно, намереваются ли такой молитвой оказать религиозное влияние на других или возвысить собственную душу, приободрить или воодушевить ближнего или самого себя. В подобных случаях лишают себя прямой связи с Богом, достижение которой и является нашим предназначением, и пытаются установить этот контакт в своих интересах, играя на сокровеннейшем нерве собственной жизни. Публичная молитва как демонстрация своей веры Богу и миру, как манифестация своей причастности к Нему и выражение протеста против безбожия, молитва как проявление набожности и некое религиозное упражнение, как самоободрение и аскеза, как поучение других и попытка обращения их в веру, как размышление верующего и религиозная агитация, – все это прямой удар по истинной сущности и правде молитвы. Конечно, настоящая молитва может оказать на нас воздействие, даже когда мы призываем ее для чего-то, но все же молиться с определенной целью не следует. Конечно, порой внутренний порыв, подобно вулканическому извержению неистово рвущийся из глубин сердца, может стать всеобщим достоянием, как это произошло, когда Иисус воскликнул: «Славлю Тебя, Отче, Господь неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам» (Мф 11:25). Конечно, иногда можно огласить то, что одновременно движет группой людей, испытывающих душевное единство. Однако молитва как богослужебное действие, молитва как религиозное упражнение по программе направлена вовсе не туда, куда указал Иисус[7].

Но настоящая молитва невозможна, если нет изначального ощущения Бога там, где уважают идею Бога, весть о Его явлении и «веру», где блюдут должную набожность, а вся религиозная жизнь организована по-церковному. В этой ситуации молитва из естественного наивного процесса в недрах собственной жизни рано или поздно превратится в обязанность и упражнение, и тогда ее вырождение обязательно последует. Против этого Иисус ничего не говорит, возможно, на первых порах Он считал это неизбежным – до того времени, «когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине». (Ин 4:23) Стало быть, Он не собирался нарушать иудейскую практику молитвы. Поэтому Он и говорит Ищущим, чувствующим в беспокойстве своего сердца самого Бога: совершайте молитву в полной тайне, ибо только вы и можете по-настоящему молиться, другие пока еще нет. Они не способны к этому, а потому то, что они творят, прощается, Бог сострадает им. Но ваши молитвы должны быть незримыми лучами сокровенной связи с Богом, будь по-другому, для вас это было бы лицемерием.

Вот почему нынешние Ищущие инстинктивно отвергают христианскую практику молитвы, и заставить их молиться, как принято, решительно невозможно. Этому противится присущее им чувство истины, указывая правильный путь. Остерегайтесь молиться, не испытывая внутренней потребности в молитве. Молитесь втайне, чтобы ваша молитва была самым что ни на есть изначальным проявлением жизни в духе и истине, которая в девственном целомудрии ищет лика Божьего.

А молясь, не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны; не уподобляйтесь им, ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него.

Если в молитвах вся наша внутренняя жизнь возносится к Богу подобно туману над влажными полями, то они – лишь световые волны движений нашего сердца, возвращающиеся к своему источнику. Их течение непроизвольно, направлено только к Нему, в них нет экспрессии и стройного ряда представлений. Чувства, рождаемые в нас самой жизнью, ищут связующих нитей с Богом. И требуют своего выражения, пусть и не во всей их глубине. Им мало проявляться в одних лишь вздохах и стонах, в возгласах упоения обретенной свободой и радостью жизни, они хотят непременно облечься в слова. Молитва, как и всякое другое духовное движение жизни в нас, пытается всеми силами достичь доступных пониманию представлений и ясного выражения.

Но это не суть молитвы, а лишь ее внешний вид. Ее суть – непосредственное движение сердца, его чистый звук, который находит в нас Бог. Он воспринимает наши мысли с любого расстояния, наши тайно зарождающиеся ощущения, наши неясные, стесненные чувства, неловкие взмахи крыльев нашей тоски с такой отчетливостью, которая для нас недостижима. Бог понимает наши просьбы, освобожденные от тесных рамок человеческого, субъективного выражения, расплывчатости и чрезмерной краткости, понимает все в подлинной реальности, не скрытой покровом нашей ограниченности.