Наглое игнорирование

— А вы там друг с другом и расстались? — тонкий голосок девчачий слева. Любопытные Евины дочки, все детали знать хотят. Волков усмехнулся незаметно своему мужскому понимающему суть превосходству.

— Конечно! Нас по одному прятали, так-то всяких хворых и инвалидов по деревням много, поди разберись, а если бы мы кучей брели, то взяли бы нас сходу. Тем более, у меня от удара оземь опять рана раскрылась, кровить стала, так что ребята дальше пошли, а меня в Хажине оставили. Я было опасался, что немцы с него поиск начнут, но – обошлось. И староста прикрыл и местные тоже не предали. Я же сапожник, да и упряжь понимаю. У них шорника не было с начала войны, так что я им пригодился. А потом наши пришли. Меня вылечили, но к строевой не гож, вот к вам послали, капитан ваш поговорил, поспрашивал то-се. А вы зачем эту вату на палочки наматываете? — вдруг спросил новенький.

— Потом объясню, а сейчас давай Анечке слово дадим, — тоном опытного конферансье уверенно заявил старшина и немного растерялся – стоявшая рядом медсестричка плакала, но не так, как обычно рыдают – а молча, беззвучно. Не видал раньше – у женщины слезы льются, а сама – ни гугу. И тетехи за столами тоже смотрели растерянно, про девчонок и говорить нечего.

Анечка виновато попыталась улыбнуться. Старшина поспешно полез за носовым платком, чуть запоздал – девушке уже протянули четыре платочка, кинулись утешать, успокаивать.

— Извините, сейчас справлюсь, просто как вспомню – не могу удержаться, — стала оправдываться медсестричка. Рядом со здоровенным Мыколой, тощим, но все равно высоким и широким, она казалась совсем хрупкой девчушкой, хотя на детском еще личике – уже морщинки и седые прядки на висках, хотя и молодая вроде.

— Может, не стоит так человека нервировать? — встревоженно повернулась младший сержант к старшине. Волков только руками развел. Политрук прямо сказал – провести с младшим медперсоналом занятие на тему "Зверства немецко-фашистских оккупантов" на примере этих двух взятых в медсанбат капитаном Берестовым. Срывать никак не годится, не посиделки же! Пока озадаченный старшина прикидывал, что делать, положение спасла сама же плакавшая. Она справилась с нервами, в очередной раз удивив Волкова, который никак не мог привыкнуть к тому, что эти чертовы медики собой владеют куда там простому пехотинцу.

— Я работала медсестрой в 1-м армейском сортировочном госпитале. Кто бывал в Харькове, знает наверное на улице Тринклера, дом 5. Только там не один дом, там несколько корпусов. И хирургический и инфекционный, в общем – большущий госпиталь. Когда Харьков немцы второй раз брали, нас эвакуировать не получилось. И скоро уже у нас немцы и во дворе и по палатам прошлись, смотрели что-то, прикидывали. Первые сначала – ничего не сделали, мы даже подумали сдуру, что может и обойдется – раненые-то все тяжелые, в основном – лежачие да медперсонал, не с кем воевать. Но мне старшая медсестра с нашего отделения сразу сказала – халат чтоб был испачканный всяким, сапоги – не чистить и лицо помазать зеленкой – вот как детям при ветрянке мажут. Очень так делать не хотелось, потому что… Ну, вот не хотелось, но…

— Это как раз понятно, — влез на помощь Волков, увидев непонимающие взгляды медсестричек помоложе, переглядываться стали, дурехи, головенками вертеть, перешептываться.

— Мы же медики, стерильность должна быть и вообще, — не удержалась и высказала сомнения одна из совсем зеленых.

— Раз фрицы пришли – красивым девушкам и женщинам стоит свою красоту прятать и не выглядеть привлекательно, иначе плохо кончится, для красоток-то. У самих немцев бабы страшенные, они все средневековье красивых баб своих на кострах жгли, потому на наших они падки, сволочи, а после их любви насильной не факт, что жива останешься, — врезал нелицеприятно старшина. До девчонок дошло, покраснели, а младший сержант, как всегда со старшиной не согласилась, стала бурчать что-то, на что разозлившийся уже Волков брякнул, не подумав:

— Это я про красивых сказал, если баб… то есть женщина лошади страшнее, то ей уже можно и сапоги чистить, не опасно!

Противница вспыхнула, как маков цвет, багрово залилась краской, но промолчала, хотя взглядом одарила многообещающим. Старшина величественно взгляд этот игнорировал, сделал жест рукой для рассказчицы, продолжай, дескать, в обиду не дам! Та кивнула, собралась с духом и продолжила: