Надо – значит надо!

— Мне жаль, — киваю я, усаживаясь в роскошное велюровое кресло позади водителя. — Правда, жаль.

— Выйди, — бросает Злобин своему шофёру и телохранителю. — Вон туда машину поставь и выйди. Ты тоже.

Водитель разворачивается и переезжает к противоположной стороне улицы, чтобы не стоять прямо у крыльца. Переезжает и выходит вместе с телохранителем. Они встают у капота и ждут дальнейших распоряжений. А мы, сидя на заднем сиденьи чёрной «Чайки», смотрим друг другу в глаза.

— Твоя работа? — спрашивает Де Ниро.

Если бы не генеральский мундир, он был бы вылитый гангстер из голливудского фильма. Уверенный, лощёный, с холодными глазами и ледяной, не предвещающей ничего доброго улыбкой.

— Моя, — подтверждаю я.

— Почему?

— Я поймал Поварёнка, — пожимаю я плечами.

— Но он только имитировал покушения.

— Не только, Леонид Юрьевич.

— Не только, — соглашается он.

Мы молчим.

— Думаешь, сможешь выкрутиться? — спрашивает Злобин, и я замечаю гуляющие желваки на его скулах.

— Посмотрим, — пожимаю я плечами.

— Я просто так на дно не пойду, — качает он головой. — Всё сделаю, чтобы тебя за собой утянуть.

— Знаю, — говорю я. — Но мы с вами просто пылинки. Наши желания и страсти не имеют значения.

— Да? — зло спрашивает он. — А что же тогда имеет?

— Не хочу говорить излишне пафосно, но будущее нашей страны, например. Как вам такой вариант?

— Для того, чтобы построить то будущее, о котором ты мечтаешь, нужно будет очень сильно попотеть, — усмехается он. — Очень сильно. Боюсь, мне и при хорошем раскладе не дожить.

— Надо — значит надо, Леонид Юрьевич, попотеем. Я к этому готов. Мы, наверное, уже с вами не будем встречаться, поэтому я скажу. Мне правда очень жаль, что расстаёмся мы вот так. Вы мне всегда очень нравились, и я вас очень уважал. Правда.

Он хмыкает, и лицо его вдруг делается каменным. Потому что он замечает, как его водитель и телохранитель в этот самый момент, как подкошенные, падают на землю. К «Чайке» подскакивает тёмная фигура. Это человек, и в руке у него пистолет с глушителем.

Мы смотрим на него, а он — на нас. Смотрит и переводит ствол со Злобина на меня и снова на Злобина.

— А вот и наш дружок, — язвительно говорит Де Ниро и презрительно улыбается.

Раздаётся щелчок. Очень буднично и практически незаметно. Щёлк и всё. Будто ничего и не произошло. Да только улыбка застывает на его лице. Застывает навсегда…

Раз, и нету…

Был, да весь вышел…

Я поворачиваю голову и смотрю на убийцу. Это, разумеется, Поварёнок. Но сейчас он на себя не похож. Торжественный, серьёзный, спокойный. Нас разделяет тонкое, пробитое в одном месте стекло. Стоит звенящая тишина, и пахнет смертью. Есть только он и я. И пистолет в его руке. Пистолет, направленный мне в лоб.

Эпилог

Егор смотрел в глаза Поварёнку прямо и открыто, а у того во взгляде читалось смятение. Как мутант из «Острова доктора Моро», познавший вкус человеческой крови, он хотел бы продолжить своё кровавое пиршество. Но голос разума, вероятно, говорил, что если он убьёт Егора, то последний, пусть призрачный и эфемерный, но, всё-таки шанс на свободу умрёт вместе с ним.

Ему очень хотелось вырваться из этого порочного круга, взять деньги, раздобыть новый паспорт и исчезнуть. Забыть о пытках и застенках, забыть об угрозе суда и расстрела. Забыть обо всех бедах, таких жутких и неправдоподобных в этом чудесном и полном удовольствий мире.

Ведь это совершенно несправедливо, что кто-то шагает по весенней улице и вдыхает сладкий и тёплый воздух, а кто-то другой, достойный, может быть гораздо большего, ожидает судебного приговора или даже внесудебной, по сути, криминальной расправы.

Он, Пётр Кухарчук, отдавший лучшие годы служению «Конторе», компетентный и опытный сотрудник, идеологически подкованный и грамотный коммунист, не должен оказываться на дне жизни из-за того, что хотел немного большего, чем другие.

Разумеется, все его беды начались после встречи с Брагиным. Щенком, малолеткой, наглым выскочкой. Да, у него имелись очень серьёзные покровители. Но в этом-то и коренилась ужасная несправедливость.

Кто-то должен был пахать всю жизнь, рвать, по-армейски говоря, жопу, не спать ночей, пробивая себе путь в твёрдых породах советского общественного грунта, а кто-то наглый и смазливый и вообще непонятно за какие заслуги обласканный, судьбой, генсеком и прочей начальственной братией, въехал на всё готовое буквально в белом лимузине.

И когда он, Пётр Николаевич Кухарчук, позволил себе взять своё, законное, выстраданное и причитающееся по праву, этот выскочка подставил его и сделал виноватым во всех смертных грехах.

Поэтому разум и сердце Поварёнка разрывались. Ему очень хотелось нажать на спусковой крючок ещё раз и убить Егора, точно так же, как секунду назад он убил Злобина. Этого тупого и напыщенного, вечно ироничного, улыбающегося и плохо разбирающегося в нюансах службы придурка.

Ему хотелось увидеть, как остановится взгляд, как заострятся черты лица и станут мертвенно бледными, как из маленького кратера — отверстия с чуть уплотнёнными краями — засочится тёмная, густая и блестящая влага.