Надежда Порфирьевна

Ей было стыдно за ревнивое, неприязненное чувство, шевельнувшееся было к Людмиле Алексеевне. Чем она виновата, милая, добрая девушка, что полюбила этого человека? Ее пожалеть только можно, пожалеть и спасти. Страх за ее судьбу и нежное участие занимали теперь мысли Надежды Порфирьевны. Ведь человек, поступивший с ней так безжалостно, бросивший ребенка и ни разу о нем не справившийся, бессердечный эгоист, который разобьет и эту молодую жизнь, как разбил и ее жизнь. Он не может любить и верно женится ради состояния. Она хорошо знает эту себялюбивую натуру, чарующую своей кажущейся искренностью и горячностью речей, тотчас же им забываемых.

Не следует ли открыть глаза Людмиле Алексеевне и все рассказать ей? Пусть она узнает прошлое своего жениха. Такой подлости не простит порядочная девушка. Ей, правда, тяжело будет узнать про любимого человека, но лучше теперь перестрадать, чем страдать потом всю жизнь.

«Лучше ли?»

И как она все это скажет? Возьмется ли она нанести рану в молодое любящее сердце? И не нанесет ли она такого удара, от которого не оправляются во всю жизнь? Имеет ли она на это право, она, потерпевшая и обманутая?..

Сомнения мучили Надежду Порфирьевну. Жалея неопытную, молодую девушку, она не знала, как ей поступить.

И сердце подсказывало другие соображения:

А если и он ее любит и будет добрым мужем? За что нарушать их счастье? Не говорит ли в ней мстительное, пристрастное чувство покинутой, обиженной женщины?

О, видит бог, нет! Она забыла свою обиду и не скверное чувство говорит в ней… Она хочет уберечь Людмилу Алексеевну… Она и его простила, но… ведь он нехороший человек… Поступить так безжалостно?..

Надежда Порфирьевна опять с болью припомнила все. Действительно, безжалостно! Но мало ли мужчин, поступающих, как он? Он был тогда совсем молод, жизнь могла исправить его, заставить серьезнее относиться к людям… Если это так?

И добрая душа ее нашла и для этого человека оправдание.

Пусть он гадко поступил, но молодая девушка его любит. Даже иллюзия любви лучше одиночества. И, наконец, ради бывшей любви она не должна открывать своей тайны…

«Нет, нет! Дай им бог счастья! Я ни слова не скажу!» — решила Надежда Порфирьевна.

Это решение значительно облегчило ее, и она удивлялась теперь, как могли быть сомнения на этот счет.

«Да и не оправдала ли бы она его?» — подумала Надежда Порфирьевна.

— Любовь слепа… Я знаю по опыту! — проговорила она мысленно и подсела к Кате.

VI

Сперва было Надежда Порфирьевна думала отказаться шить приданое для Людмилы Алексеевны, — ей тяжело бы встречаться с этим человеком в доме Сокольниковых, — но потом передумала. Она будет посылать для примерки мастерицу, которую возьмет в помощницы, и, таким образом, избегнет встреч. Наконец, и Людмилу Алексеевну можно попросить когда-нибудь заехать.

«Теперь не беда приехать к портнихе с незаконным ребенком!» — подумала с грустной улыбкой Надежда Порфирьевна.

А отказываться от такой выгодной работы она не хотела. Будь она одна, и разговаривать нечего, но с ней Катя… Надо и о завтрашнем дне подумать. От этой работы она отложит кое-что в заветный «Катин фонд» и наймет на лето комнатку где-нибудь за городом.

Прошло два месяца.

За это время Надежда Порфирьевна сшила много платьев: и визитных, и простых. Оставалось последнее — венчальное.

И как же похудела за это время Надежда Порфирьевна! С этой спешной работой приданого она совсем истомилась.

«Летом отдохну и поправлюсь. Зато хорошо наработала!» — утешала она себя, любовно поглядывая на свою Катю.

В жаркий день, в начале июня, Надежда Порфирьевна сидела за своей машинкой, заканчивая роскошное венчальное платье. Завтра оно будет готово, как раз за три дня до свадьбы.

С грустной улыбкой шила она это платье для той, которая выходила замуж за человека, лишившего ее венчального наряда, как в душную комнату вошла Людмила Алексеевна.

Она вошла, нарядная и тихая, словно стыдясь своего счастья, которое так и сверкало во всем ее существе: в лице, в глазах, в манерах и, кажется, в самом ее светлом костюме.

— Голубушка… дорогая. Что ж это? За что вы забыли меня? Ни разу не были!

Она поцеловала Надежду Порфирьевну, Катю и, присев около Надежды Порфирьевны, продолжала:

— Уж не сердитесь ли вы? За что же? Отчего вы не приходили примерять платья?

— Я, сердиться? Бог с вами, Людмила Алексеевна! — промолвила, чуть-чуть краснея, Надежда Порфирьевна. — Некогда было. Сами знаете: спешка.

— То-то… А я думала…

Лицо молодой девушки озарилось улыбкой.

— Но это… венчальное платье вы придете примерить? Милая! Приходите…

И с невольным эгоизмом бесконечно счастливых людей прибавила.

— Ах, если б вы знали, как я счастлива! Просто совестно.

— Вижу, вижу! — ответила Надежда Порфирьевна с тихой улыбкой. — Будьте всегда так счастливы! — горячо добавила она.

— Мы едем сейчас после свадьбы за границу… в Швейцарию, в Париж. К осени вернемся. Надеюсь, вы побываете у нас и Катю приведете…

«Глупенькая! Что она говорит?» — смущенно думала Надежда Порфирьевна.