Над строками Нового Завета

Иероним передавал в своем переводе текст еврейского оригинала, сравнивая его с греческим переводом Ветхого Завета (Септуагинтой) дословно, стараясь не нарушать порядка слов. Не менее точен и его перевод Нового Завета. Но при этой почти фантастической точности он сумел передать его поэтическую природу. Греческие переводчики в свое время сделать это не сумели, и это резко отличает Вульгату от Септуагинты. Иероним сравнивал библейские тексты со стихами греческих и римских поэтов, которых он знал прекрасно, но, разумеется, не считал возможным переводить Библию, укладывая ее в стихотворный размер. Для того, чтобы показать, сколь красиво звучат псалмы в оригинале, он пошел по другому пути – ввел в свой дословный, сделанный слегка ритмизированной прозой перевод большое число фонетических повторов (аллитераций, анафор и т. д.):

Хвалите Его, солнце и луна,
Хвалите Его, все звезды и свет, —

говорится в псалме 148. Вот как переводит это место Иероним:

Laudate eum sol et luna,
Laudate eum omnes stellae et lumen.

Звук «l» присутствует почти в каждом слове, что делает стих удивительно легким, звучащим и звонким – звенящим как колокольчик. На трехкратном повторении слога «re» построено начало псалма 21; звучность повтора усиливается тем, что в каждом слове стиха присутствует гласный «e», причем в длинных словах он повторяется по два раза:

Deus, Deus meus, respice in me
Quare me dereliquisti…

Боже, Боже мой, воззри на меня,
Почему Ты меня оставил…

Еще более показателен случай с 50-м, или Покаянным, псалмом, латинский текст которого построен на многократном повторении согласного «m»:

Miserere mei, Deus
Secundum magnam misericordiam tuam
Et secundum
Multitudinem miserationum tuarum
Dele iniquitatem meam.

Помилуй меня, Боже,
По огромному Твоему милосердию
И по множеству милости Твоей безмерной
Изгладь мои беззакония.

В своем переводе Библии на латинский язык Иероним придал псалмам особую звонкость, которая станет отныне одной из главных черт латинской церковной поэзии. Эта звонкость, разумеется, пришла сюда из поэзии римской, ибо Иероним был большим ее знатоком и ценителем. Звонкость бросается в глаза у Вергилия и особенно у Альбия Тибулла – оба жили во времена Августа в I веке до н. э., но нигде она не поражает так сильно, как в стихах у гимнографов латинского средневековья.

В Новом Завете большое место занимает мистика света. «Свет во тьме светит», – говорится в начале Евангелия от Иоанна. Сам Христос называется здесь «светом истинным, который просвещает всякого человека, грядущего в мир» или «светом дня мира». Апостолы в своих посланиях тоже постоянно говорят о свете: Бог пребывает в «свете неприступном» (Павел) и призывает человека «из тьмы в чудный свой свет» (Петр), ибо Он сам «есть свет, и нет в Нем никакой тьмы» (Иоанн).

Что же касается Христа, то автору новозаветного Послания к евреям он представляется сиянием славы Бога Отца. Итак, если форма латинских гимнов высокого средневековья связана прежде всего с многочисленными звуковыми повторениями, то их содержание – с учением о свете, который «пришел в мир» и своим сиянием освещает сердца верующих. Такие слова, как «свет» (lux, lumen), «сияние» (splendor), «блеск» (fulgor) и т. п. встречаются в латинских средневековых гимнах едва ли не в каждой строке. Стихи того времени, когда первыми витражами украшались средневековые храмы, действительно излучают «сияние внутреннего света», как говорил Фома Кемпийский.

Начиная с IX века в латинской церковной поэзии появляется рифма; гимны без рифм теперь почти не сочиняются, а поэтому кажется, что стихи эти наполнены колокольным звоном:

Младенец ныне родился,
Иерусалим, возрадуйся…

Тексты этого времени, прежде всего написанные Бернардом Клервосским (1092–1153), отличает удивительная ясность, даже прозрачность (claritas или liquiditas); заключается она как в простоте языка и немногословии, так и в особенном свете и сиянии, действительно заставляющем вспомнить о готическом витраже, скажем, Шартрского собора или парижской Сент-Шапель:

Весть о пасхальной радости
Нам солнце шлет сиянием,
В лучах зари стоящего
Иисуса зрят апостолы.
На теле раны звездами
Сверкают; с удивлением
Об этом возвещают нам
Свидетели надежные.