Над Черемошем

На востоке поднимается багряное полотнище, и еще невидимое солнце расписывает на нем лучами величественный венок зари. А из-под самого зоряного венка выезжают трактористы. И земля вздымается, рассыпается, а ее нежные комочки вдруг взлетают вверх и оборачиваются жаворонками, песней. Пахари торжественно сворачивают с дороги в поле. Навстречу им, размахивая руками, спешит дед Степан.

— Подождите, деточки, подождите, внучата мои…

— Дедушка, что случилось? — встревоженно окружают его пахари.

— Дальний путь с гор, а ноги-то уж подтоптались, вот я и запоздал. Хочу, детушки, тоже пойти за плугом. Напахался я на своем веку, немало напахался, А только как же, думаю, новая жизнь у моих внуков без меня начнется? Дайте хоть одну ровную борозду с трактористами пройти. Павло! Павлик! — крикнул дед Гритчуку. — Останови на минутку свою машину, дай полюбоваться.

— Для вас, дедушка, остановлю. — Тракторист упруго спрыгнул на землю, подошел к старику. — Что там у вас?

— Хочу с тобой пахать, на машине, хоть самую малость…

— Как это — со мной? — удивился Павло.

— Ты, сынок, помоложе, да к тому же ученый, ну и веди свою машину, только так веди, чтоб деду поспеть за нею, а я за плугом пойду. — Старик подошел к трактору, посмотрел на плуги и беспомощно заморгал глазами. — А куда же, сынок, чапыги подевались? Взяться-то не за что…

— В прошлое отошли чапыги, — рассмеялся тракторист.

— Выходит, и не доведется мне с тобой на машине пахать?

— Верно, придется вам за простым плугом пойти, — сочувственно глядя на старика, проговорил Гритчук и прикусил нижнюю губу.

— Становитесь, дедушка, на мое место! — крикнул с борозды Юрий Заринчук и перешел от плуга к лошадям.

— Спасибо, Юра. Уважил старика, так теперь слушайся его. Веди прямую, только прямую линию. На всю жизнь прямую.

Лица гуцулов осветились улыбками.

Юрий тронул коней, и земля зашуршала, поглощая сияние плуга и солнца.

Борозда тянется все прямо и прямо, перерезая поперек межи и сорняки…

— Как, дедушка? — оглянувшись, спросил Заринчук.

— Так, дитятко, словно веду свою борозду к самым райским вратам.

— К самым воротам счастья, — поправил Заринчук, и дед кивнул головой…

Вечером деда Степана остановили на горе Бундзяк, Палайда, Наремба и Космина.

— Ты что, старая тряпка, обольшевичился перед смертью? — Бундзяк злобно впился взглядом в старика. Тот засмеялся. — Ты чего хохочешь?

— Как же не хохотать, когда ты такой смельчак, что даже старика боишься! Ты приволок бы против деда еще десяток проходимцев. Чего глазами сверлишь?

— Я тебя из этой игрушки навылет просверлю. Кто тебя просил пахать в колхозе?

— Хлеборобская совесть просила. Я на свете по совести живу.

— Цыц, падаль! Убью! — задрожал Космина.

— А кто вы такие, чтоб меня убивать?

— Мы? Мы подземные ключи.

— Вы — подземные ключи? Да какой это пес налаял такую нелепицу? Гадюки вы подземные, вот кто вы!

— Крестись, дед, ночью твоя свечка засветится! — Космина поднял «вальтер».

— Что ты меня, старика, смертью пугаешь? — Степан выпрямился. — Я и в земле буду лежать, как корень, а вы и на земле корчитесь, словно черви могильные. На вас люди и плюнуть не захотят. Пусть уж вам от меня выпадет такая честь. — И он плюнул в лицо Космине.

Тот, вскрикнув, нажал гашетку.

Дед Степан пошатнулся, неловко упал лицом в хвою молоденьких пихт.

Бундзяк с недоверием палача посмотрел на распластанное тело. Ему теперь мерещилось, что и мертвые оживают. И если убивали наспех, без проверки, его и на расстоянии некоторое время мучил тревожный перестук чужого сердца.

«Кровь густеет», — думал он, злобно морщась и растворял ее то самогоном, то спиртом.

Он хотел нагнуться к груди деда Степана, но неожиданно для всех вскрикнул, перепрыгнул через неподвижное тело и скрылся в лесу.

На дороге внезапно показались милиционеры. Борис Дубенко тотчас помчался за Бундзяком.

— Руки вверх! — приказывает Богдан Гомин бандеровцам, подымая автомат.

Бандиты очумело кидаются врассыпную, за ними бегут милиционеры.

— Не уйдешь, падаль! — кричит Гомин, преследуя Космину.

Тот, отстреливаясь, остановился на миг, застонал и, цепляясь руками за ствол пихты, бессильно сел на змееподобный корень.

Бундзяк перепрыгивает с камня на камень, скатывается в овраг и снова подымается вверх, убегая от погони. Но Борис Дубенко не отстает от него. Он, как властелин гор, по звуку распознает, куда побежал бандит, отрезает его от Черного леса. Бундзяк оглядывается назад и с ужасом замечает, как сокращается расстояние между ним и парнем, как вырастает перед глазами фигура преследователя.

Вот уже завиднелась новая гора, близится лесная чаща, где пихты, словно в напряженной борьбе, глушат одна другую кронами и обнаженными корнями… И тут этот парнишка вдруг исчезает. Из потной груди Бундзяка вырывается вздох облегчения. Но внезапно у опушки леса вырастает озаренная лунным сиянием фигура все того же Дубенка.

Спрыгнуть бы в яр. А что, если упадешь на камень и переломишь позвоночник?