Над Черемошем

— Это вам, молодым, спать хочется, а в наши годы бессонница забирается в жилы. Да и разве можно сегодня заснуть?

— И верно, нельзя. — Отблеск трубки тускло освещает задумчивый лоб Леся.

— И мне не спится, — вздохнул Мирослав.

— Я тебе посплю! — обиделся Юстин. — Не хватало еще, чтобы на посту в сон клонило! Вот, скажу вам, Лесь, распустилась у нас молодежь! Мало все-таки за них комсомол берется. Ведь повернется же у него язык сказать такое!

С поля доносятся осторожные шаги. Побережник и Рымарь одновременно встают с пихтовой скамьи. У глухой стены мелькнула какая-то тень.

— Кто идет? — кричит Рымарь, спеша на шорох шагов.

— Это я, Юстин Иванович, — отчетливо откликается Галибей.

— А, это вы, Андрий Прокопович, — успокоенно протянул конюх. — Тоже не спится?

— Не спится.

Зоотехник подходит к гуцулам.

— Такая уж пора настала. Что ж вас согнало с теплой постели?

— Пойду, думаю, проверю, что в конюшне делается, — в такое время может и несчастье случиться.

— Ой, и не говорите! — Рымарь трижды сплюнул через плечо. — Не поминайте нечистого…

— А вы разве верите в него? — смеется Галибей.

— Не верю, но и поминать нечисть всякую не желаю, — Юстин снова плюется.

— Надо коням перед пахотой подсыпать еще немного овса.

— Это мы сделали, Андрий Прокопович, — говорит с довольным видом Рымарь. — Сами сделали: каждый конюх принес лучшего овса; я думаю, хорошие обычаи и сейчас пригодятся.

— Это вы напомнили конюхам про обычай?

— Я, а кто же!

— Тогда, вижу, мне делать нечего. Будьте здоровы.

— Счастливого пути!

— А вы так и не думаете идти в село?

— Да, наверно, пойду помаленьку, чтобы жена меньше точила об меня язык, — ответил Лесь.

— Пошли бы вместе, да не угнаться вам за мной, — и фигура Галибея растаяла в темноте.

— Как печется человек о колхозном добре! Часто и ночью заглядывает в конюшню. Славный зоотехник у нас. Правда, Лесь?

— Правда, — задумчиво проговорил Побережник. — Только вроде мягковат, всем грехи прощает… — добавил он, вспомнив не раз слышанные слова и поговорки Галибея. — Это уж, верно, скотинка сделала его таким. Кто жалеет скотинку, тот и всех будет жалеть. Что ж, побреду потихонечку, чтоб Олена не скучала.

Лесь попрощался с конюхами и, еще раз обойдя конюшню, пошел по бережку ручья, который неутомимо пел свою простенькую, но чистую весеннюю песенку. Лесь нагнулся к ручью, и студеная вода обожгла ему голову.

— Водка, просто водка! — Гуцул крякнул, поднялся, оглянулся и вдруг вскрикнул: — Что это?!

Он совершенно ясно увидел — у глухой стены конюшни затрепетал золотой листок огня, отклонился вбок, погас и снова ожил.

— Ой, горе какое! Услыхал-таки нашего зоотехника злодей какой-то!.. — застонал Лесь, перепрыгнул через ручей и, пригибаясь, побежал к конюшне.

Оттуда чуть ли не на него метнулась вспугнутая тень. Лесь припал к земле, неизвестный зашлепал по дну ручья.

«Следы прячет», — подумал гуцул и пополз навстречу.

В облике неизвестного было что-то знакомое. Вот он выскочил из ручья, зачавкал сапогами, и в тот же миг Побережник вцепился обеими руками в правую руку беглеца. Из нее с глухим стуком выпал пистолет. И тотчас же поджигатель левой рукой изо всей силы ударил Побережника в переносье.

Лесь падает на землю, но за ним падает и враг.

Ослепленные злобой, они с хрипом катаются по берегу ручья, и Леся уже совсем не удивляет, что он душит не кого иного, как Галибея, а тот душит его, Леся, пытаясь впиться ему в горло зубами.

«И не будет злому на всей земле бесконечной веселого дому», — вспыхивает в памяти Леся давнишняя декламация зоотехника…

«Поистине не будет тебе веселого дома!» — и Лесь отталкивает голову бандита от своей шеи.

А как он умел обволакивать свое жало отравным медом слов! Даже к Шевченку протянул свои грязные лапы!

Узловатый клубок тел поднимается, падает, кружится и катится. У Побережника и Галибея трещат кости, в клочья разлетается одежда, и кровоточащие раны забиваются землей.

Наконец руки врага ослабевают, и из глубины его придавленной груди вырываются хриплые слова мольбы:

— Лесь Иванович, спасите… Озолочу вас…

— Озолотишь? Взаправду?

Лицо зоотехника искажает заискивающая улыбка.

— Целый чемодан денег получите. Пятьдесят тысяч. Сто… и никто не узнает.

— И какие деньги? Американские?

— Разные, Лесь Иванович… Сто тысяч даю, сегодня же…

— Молчи, барин! И миллионы не помогут тебе…

— Лесь Иванович, вспомните нашу первую встречу. Я же вам помог… Чем мог, пособил…

— Чем ты мне пособил?! Тем, что слизняком заполз в мою доверчивую душу, да и обернулся гадюкой? Тем, что сапоги мои спас?.. Подойдут наши — я эти сапоги сразу сброшу с ног. Ни тысяч твоих не хочу, ни сапог!..

Он зорко посмотрел на поле.

На синем, чуть зеленеющем востоке уже погасли отблески пожара и вместо злого огня нежно трепетало первое золото рассвета, и на фоне зари уже виднелись фигуры спешивших к Лесю односельчан.

* * *