Начнем сначала

Неделю, а может, и две, случалось, и по нескольку месяцев безвылазно работал парень где-нибудь на далекой буровой или на трассе трубопровода, промерзал и промокал до костей, задыхался от духоты. Все ему осточертевало: и пропахший потом, табаком, несвежим бельем полутемный, душный, холодный и грязный балок с двухъярусными спальными полками; и припахивающие мочалкой щи с консервированными овощами; и одни и те же, давно примелькавшиеся лица; и тяжелая работа. Истосковался парень по нормальному теплу и яркому свету, по хмельному зелью, по настоящей еде, по веселому, дружескому застолью. И вот счастливое везение забрасывает его в Гудым на полдня, а может, всего на пару часов. Поймав такси, любую попутную или частную машину, парень летел в город, приставал к какой-нибудь компании, уже хмельной и шалой от восторга, и та, гогоча и ерничая, вваливалась в «Заполярье». Парень не привык к белым скатертям, салфеткам и дорогой сверкающей посуде, его смущали и сковывали чистота, цветы, почтительные улыбки и поклоны официанток, особенно официантов, и, чтобы скрыть это, он голосил и хохотал во все горло, заигрывал напропалую с женщинами и лихо швырял червонцы.

— У Севера свое лицо. Свои обычаи и порядки. Здесь чтут не за должность, не за толстую суму… — в ожидании официантки все громче разглагольствовал Андрей, неумеренно размахивая руками.

Едва они подсели к столику, как внутри Андрея будто бы вспыхнуло вдруг пламя и сразу занялось, сильно и жарко, и от того нутряного жара зарозовели щеки Андрея, сухо заблестели щелки глаз, и стал он похож на куклу, которая, повинуясь нитям кукловода, резко ворочалась на стуле, вертела головой, махала руками, готовая вот-вот сорваться с места и взлететь.

Со все возрастающей тревогой Славик поглядывал на Андрея, не понимая, даже не угадывая причин происходящих с ним перемен, от которых все ощутимей веяло чем-то недобрым и постыдным. «Что-то случится. Обязательно случится. Нехорошее, гадкое…» Эта мысль не давала покоя Славику, и он в душе казнил себя за уступчивость и корил Андрея за настырность.

От табачного дыма у Славика першило в горле, хаотическая мешанина хмельных голосов и надрывный рев оркестра оглушали парня, усиливая тревогу. С какой радостью, подхватив Андрея, умчался бы он отсюда в свой милый, безопасный и тихий Ерудей.

Обед заказывал Андрей. Чего только он не надиктовал в блокнот официантке. И заливную осетрину, и салат из свежих помидоров, и паюсную икру, и поджарку из оленины. Прямо царский обед. К нему бутылка водки и две бутылки пива.

— Водку-то зачем? — вмешался было Славик.

— Молчи! — неожиданно жестко и грубо прикрикнул Андрей и тут же попытался смягчить, сгладить неожиданно прорвавшуюся грубость и, деланно оскалясь, ненатуральным, фальшивым игривым голосом договорил: — Кто платит, тот и музыку заказывает…

Водку Андрей пил жадно и торопливо, рюмку за рюмкой. Пил и не пьянел. Последнее обстоятельство очень обрадовало Славика. «А говорит, «алкаш». Алкашу рюмки за глаза. Сейчас сразу на такси и на вертолетную…»

Когда официантка подсчитала стоимость обеда, Андрей неожиданно сказал:

— И пару бутылок водки с собой.

«Антуфию с Ерофеем гостинец, — решил Славик. — Мог бы и в магазине взять… Шут с ним».

Крепко держа Андрея под руку, Славик спустился с ресторанного крыльца, и тут же к ним подлетел Рябой, а с ним еще двое, по облику судя, такие же бичи. Они сграбастали Андрея, принялись его обнимать, целовать, трясти и кружить, громко попрекая при этом за то, что прячется от старых друзей, скрывает сына, и все твердили: «обмыть», «спрыснуть», «раздавить».

И вот уже чья-то пятерня впилась в локоть Славика так крепко и больно, что тот, ойкнув, выпустил руку Андрея, в которого тут же с двух сторон вцепились два бича и куда-то поволокли.

— Стойте! — закричал Славик. — Не трогайте его! — И ринулся было вслед за Андреем.

Но тут неожиданно раздался сбоку ненавистный голос:

— Стой, Славик!

Ошеломленный юноша будто к земле прирос, с изумлением и испугом глядя на разгневанного Сушкова. Растерянность и смущение Славика подхлестнули Сушкова, и он еще громче и напористей загремел:

— Эт-то что такое? Почему ты с этими бичами?!

Этот окрик как пощечина, как удар хлыста. «Как он смеет?» И сразу отлетело, сгинуло все, чем только что были переполнены его сознание и душа. Славик глянул прямо в глаза отцу. Сшиблись два взгляда, сошлись и замерли. По смуглому лицу юноши заскользили мрачные тени, в язвительной ухмылке дрогнули крупные побледневшие губы. Медленно, но очень внятно и громко, будто диктуя, он выговорил:

— Вы меня с кем-то спутали, вероятно…

— Не морочь мне голову! — властно оборвал его Сушков. — А ну, пошли отсюда!..

— Говорю вам, вы меня с кем-то спутали.

В надежде на потеху несколько зевак остановились подле них. В любой миг мог показаться кто-нибудь из знакомых или друзей Сушкова. «Не оберешься потом сплетен». И, придав голосу максимум жесткости и грозности, Сушков не так громко, но непреклонно заявил:

— Сейчас возьму тебя за шиворот, как нашкодившего щенка…