Набат

Немцы с короткими промежутками освещали ракетами местность, и он отметил, что не иначе, как боятся внезапной атаки. В последние дни противник стал то ли осторожней, то ли трусливей, во всяком случае нервничал.

Трое суток не сомкнул глаза, а голова у него все-таки ясная. И чувство голода пропало. Вот только курить хочется, кажется, не вынимал бы папиросу изо рта, но приходилось ограничивать себя.

Он смотрел в сторону немцев…

Военная машина, приведенная в действие гитлеровцами, набрала мощь на Западе и рванулась на Восток, добралась до Москвы. Немалой ценой. Но как случилось это невероятное?

Укрепляя обороноспособность страны, укрепляя границы, учились военному искусству, были уверены, что если война случится, то враг будет побежден. Никто не сомневался…

Война еще впереди…

Впереди…

У нас хватит сил защищаться, а потом изгнать врага…

Столицу войска закроют собой, и мертвые встанут на ее защиту.

Москва…

Хетагуров напряг память, и воспоминания вернули его в предвоенные годы.

…Он приехал на Чрезвычайный съезд Советов, делегатом от Дальнего Востока. Голосовал за Конституцию, а Валентину вызвали на Всесоюзное совещание активисток, жен командиров. Она тогда бросила призыв: «Девушки, на Дальний Восток!» В редкие для них свободные часы ходили по Москве и всякий раз, будь это хоть в полночь, являлись на Красную площадь. Много раз бывала Валентина в Москве, у Мавзолея, в Кремле, а вот с ним — впервые. Вернулась она в Хабаровск с орденом Трудового Красного Знамени на груди и именными золотыми часами от Народного Комиссара Обороны.

Ему было приятно видеть, как встречали Валентину, смотрел на нее, гордился. Наблюдая со стороны, вдруг открыл в жене много нового. Держалась просто, спокойно, скромно. Ей преподнесли на вокзале букет, и она тут же раздала его по цветочкам женщинам, встречавшим ее.

…Как она сейчас? В единственном, чудом нашедшем его письме просит сообщать о себе чаще. Валюша, Валентина, знала бы ты, как здесь трудное

…Подставив спину порывистому ветру, Хетагуров уловил приближавшийся гул мотора. Он ждал командира дивизии полковника Чанчибадзе. Из серой мглы вынырнула эмка, и, скрипнув тормозами, остановилась рядом с генералом. Не успел заглохнуть мотор, а уж водитель упал грудью на баранку и мгновенно уснул. Его бы не подняли даже под страхом смерти.

Командир дивизии открыл дверцу. По его болезненной гримасе, неуклюжим движениям Хетагуров догадался, что с ним стряслась беда. Георгий Иванович обошел вокруг машины: в задней дверце зияла рваная дыра, его передернуло всего. То ли осколок мины, то ли разрывная пуля прошла на уровне сердца командира. В двадцати сантиметрах, не больше, прошла смерть…

— Ранило? — шагнул он к комдиву.

— Да. Не повезло.

Разжав пальцы, Хетагуров прикрыл рукой пробоину в дверце, ему было не по себе: он мог лишиться самого боевого комдива. Пожалуй, напрасно он не думал до сих пор, кто заменит его самого. Ведь пуля, которая угодила на границе в руку, могла и убить. Надо посоветоваться на этот счет с комдивами, комиссарами…

Выбравшись из машины, Чанчибадзе сказал коротко:

— Заживет.

— Дай бог.

Хетагуров протянул было руку, чтобы поддержать его, но не сделал этого: боялся задеть самолюбие полковника.

Генералу не терпелось узнать о батальоне, с боями прорвавшем окружение, но он не торопил Чанчибадзе. А может, батальон погиб, и комдив щадит его, не решается сказать ему правду? Генерал отогнал от себя сомнение, однако мысль о том, что так именно и случилось, назойливо лезла в голову. Он вспомнил, как прямо на передовую прибыл батальон добровольцев-москвичей на машинах Моссовета. Им обрадовались, и особенно противотанковым ружьям.

— Остатки батальона отказались идти на отдых… заняли позицию у моста.

Генерал стоял в задумчивости.

— Просили прислать махорки.

— Сколько у них ружей? — спросил генерал.

— Четыре. На каждое по три танка.

— Высчитали?

— Они сами, товарищ генерал.

— Ясно…

Полковник докладывал спокойным, ровным голосом, с заметным грузинским акцентом. Нравился он Хетагурову своей смелостью, выдержкой в самый критический момент. После первого же боя его и комиссара Ганькина повысили: поручили им дивизию. Не ошибся в них командарм. Еще Чанчибадзе заразительно смеялся и пел песню о Казбулате удалом и грузинское Сулико. Слушая его, Хетагуров представлял себя в родных горах, в ауле, обдуваемом всеми ветрами…