Над морем голов, по другую сторону площади, возвышались кузнецы с лицами, багровыми от огня, и с черными от въевшейся копоти руками, за ними стояли столяры и плотники, заляпанные смолой и едкими красителями, с кудрявыми стружками в волосах. Красильщики, кожевники, я углядел даже кучку трубочистов в цилиндрах — все были вызывающе перепачканы. Так собрались все вместе люди, чью профессию запретили, ибо они делали грязную работу и посему не соответствовали лозунгу, который ветер раздувал над властной фигурой Директора:
ВСЮ ВЛАСТЬ ЛЮДЯМ ЧИСТЫХ РУК!
Словно знамена, в противном лагере на жердях были развернуты надписи, хором повторяемые бунтовщиками:
Или коротко, будто удар хлыста:
А одна надпись — явный сигнал близких перемен:
На плечах товарищей над толпой поднялся артиллерист Бухло.
— Блаблаки! Хватит валять дурака и лгать! Чистые руки — вовсе не залог честности! У тех, кто работает в поле, в мастерской, руки всегда грязные. Белые руки только у лодырей! Для нас важнее чистых рук чистая совесть и чистое сердце! А этого не проверишь, пока не узнаешь, что люди делают, как работают. Тогда и обнаруживается чистота побуждений, сразу видно, кому они служат — народу и Родине или, как те… вон там, — он показал рукой на собравшихся вокруг Директора, — хапают из общего достояния для себя лично, свои интересишки блюдут, хоть и притворяются, заботятся-де о нашем благе! Поэтому скажем во весь голос: долой! Долой лжецов чистюль!
Громоподобный Бухлов бас поддержала вся площадь:
После всех этих оскорблений, когда шум поутих и в толпе прекратилось движение, Директор поднял обе руки благословляющим жестом. Его ладони в безупречно белых перчатках затрепетали, подобно чайкам над бурными водами.
— Достойные жители Блабоны! Мудрые и великодушные блаблаки! Братья! — Последнее слово было обращено к посвященным: приготовиться, мол. — Это уже не Рынок Будьтездорового Чихания! Принюхайтесь, чем здесь сегодня пахнет! Вспомните, как здесь бывало…
— Знаем! Помним! — раздались крики. — К делу!
Другие уже возмутились — каждый имеет право голоса.
— Дайте ему говорить! Правильно говорит!
— Вот здесь печень поджаривалась на вертеле! — показывал он на угловую лавку, наглухо забитую досками. — Там в котле бурлили рубцы! Пузыри пыхтели майораном…
И все поворачивали головы, будто он за нос их тянул. А Директор колдовал, и появлялось пиво, пеной стекавшее с полных кружек, вина, красные и белые. Для детей содовая вода с малиновым соком, а в соке — сама эссенция лета… А где ореховые торты? Где ромовые бабы, покрытые глазурью? Имбирные пряники, струдели из слоеного теста, сквозь тоненькие пласты просвечивают темные вишни или ломтики яблок… И где все это?
— Все разбазарил Королевский совет, сожрал до последней крошки, выпил до последней капли. Взгляните, еще и сегодня трясется у них упитанное брюхо, а вы из месяца в месяц ушиваете портки, новые дырки вертите в ремнях!
Это была ложь, однако приятно слышать, что есть виноватые, хотя даже если бы каждый из членов совета имел дюжину ртов, и то не смогли бы так основательно объесть Блабону, как это сделало правительство Банщиков. Но Директора уже слушали, он завоевал толпу.
— Поэтому и нужны мы! Мы, Люди Чистых Рук. — Снова белые перчатки привлекли все взгляды. — И вы избрали нас добровольно! Доверили нам посты! Ввели в ратушу и в замок! Недавно горячо аплодировали и кричали здравицы в нашу честь…
— Почему же и дальше все пропадает? Почему лавки и подвалы пусты? — заорал кто-то из-за плеч сержанта, и все, словно опомнившись от наваждения, согласно закивали головами, дескать, так оно и есть, дескать, истинная правда.
— Слишком слаб еще контроль, слишком мало чистых рук, надобно сторожить, следить, считать и искать предателей! Если есть недостатки, должны быть виновные! А виновных мы…
— Болташку! Болташку! — загудела толпа.
— А кто контролирует Директора? — Острый, как шило, голос кольнул оратора.