На сеновал с Зевсом

   Из ответа гражданки выяснилось, что братья Сальниковы, обитающие на Белорусской, дом 2, изрядно мешают жить всему кварталу. Младший Вовик – наркоман и тунеядец. Старший Жорик – алкоголик и тоже тунеядец. На какие средства братишки весело живут – непонятно, но в их хибаре на углу, почитай, каждый день дым коромыслом. На гулянки собираются маргинальные личности со всей округи, и на углу Белорусской и Украинской имеет место круглосуточный сабантуй.

   Я вспомнила зловещую тишину вблизи скифского кургана и усомнилась в достоверности полученной информации.

   – Не подумайте, что мы вам не верим, – мягко сказала я свидетельнице. – Но как раз сейчас на углу Белорусской и Украинской очень тихо.

   – Редко можно встретить более тихое место, не обнесенное кладбищенской оградкой! – поежившись, пробормотала Трошкина.

   – Ну, сейчас, может, и тихо, – неохотно согласилась тетка. – Правда, уже с неделю мы к Сальниковым милицию не вызывали. А только что с того? Не сегодня, так завтра опять там шабаш начнется!

   – А в последние дни тихо было, да? С какого именно числа, не припомните? – У меня были свои причины настаивать на точности показаний.

   – Да двадцать девятого к ним участковый наш, Василий Кузьмич, последний раз захаживал! – послышалось из-за сиреневого куста.

   Я заглянула за него и увидела хлипкую лавочку из положенной на кирпичики доски, а на ней – сухонькую желтолицую старушку в плюшевом жакете и пацаненка лет пяти. Бабка вязала чулок (судя по его длине, он предназначался для Клаудии Шиффер), а малец болтал в воздухе своими еще короткими ножками.

   – Обожаю старушек! – пробормотала Трошкина. – Любопытство – как хороший коньяк: с возрастом только крепнет!

   – Вот баба Тася все знает, ее спрашивайте! – Женщина с ведром охотно переключила нас на новую свидетельницу.

   Мы с Алкой поднырнули под сиреневые грозди, чтобы встать перед бабушкой как лист перед травой. То есть наоборот: как два больших сочных лопуха перед скукоженным березовым листочком.

   – Здравствуйте, баба Тася! – проорала Трошкина, глубоко убежденная, что слух в отличие от хорошего коньяка и любознательности с годами крепче не становится.

   – Здравствуйте, деточки! – гаркнула в ответ бабуля.

   – Что вы говорили про Сальниковых? Давно ли у них тихо? – спросила я.

   – Да с начала месяца – как бабка пошептала! – охотно ответила старушка, мелким шевелением губ и пальцев показав, как именно пошептала бабка.

   Выглядела она при этом весьма зловеще – как настоящая колдунья – и в таком образе отлично смотрелась бы на скифском кургане рядом с вещим Олегом, тяпнувшей его гадюкой и черепом древнерусского коня. Мы с Алкой почтительно притихли.

   – Чудо случилось! – хихикнула бабка, явно довольная произведенным впечатлением. – А весь-то секрет в чем?

   – В чем? – Трошкина, всегда готовая узнать какой-нибудь секрет (ибо она в свои тридцать лет гораздо более любознательна, чем иные в триста), вытянула гусиную шею над моим плечом.

   – Да просто Жорка с Вовкой с начала месяца жильца в свою хату пустили! Приличного, видно, человека, – объяснила бабуля. – Не босяка какого-нибудь! У него даже машина есть.

   – Цёлный бумел! – подсказал пацаненок.

   «Черный бумер», – без запинки перевел с младенческого мой внутренний голос.

   – А куда сами Сальниковы перебрались, я не знаю, – сказала бабка.

   – Да и не хотим мы этого знать! – крикнула от колодца непримиримая тетка с ведром.

   – Понятно. Спасибо вам, бабушка! – поблагодарила я добрую колдунью, пятясь под сиреневый куст в почтительном полупоклоне.

   – Что дальше? – спросила Трошкина, семеня следом.

   Этот вопрос мне уже изрядно надоел. Я ответила уклончиво, но многообещающе:

   – Дальше – больше.

   – Больше чего? – не отлипала приставучая Алка.

   – Всего. Тихо!

   Я остановилась у ворот дома номер два и приложила палец к губам, призывая подружку к молчанию. За забором царила тишь.

   – Как узнать, есть кто-нибудь в доме или нет? – шепотом запросила я помощь друга, точнее подруги.

   Трошкина вместо ответа сделала глубокий-преглубокий вздох – точь-в-точь маленький поросенок Пятачок, собирающийся надуть большой воздушный шарик. Но, поскольку никаких резиновых изделий у Алки вроде не было, я догадалась, что она запасает воздух для оглушительного вопля: «Хозяева-а-а! Есть кто живой?!», и поспешно закрыла ей рот ладошкой. Трошкина сдулась:

   – Пф-ф-фу-у-у! Что, нельзя шуметь?

   – Шуметь? – переспросила я, тщательно обдумала ответ и решила: – Шуметь можно! Только не тебе.

   – Почему это именно мне нельзя шуметь? – обиженно забубнила Алка. – Чем я хуже других? Думаешь, я шуметь не умею? Еще как умею!

   – Да-да, я помню, как ты шумела, когда Петька Старцев в пятом классе подарил тебе на день рождения пару крыс, но сейчас совсем другой случай, – сказала я, направляясь к машине Эндрю и его папы. – Сейчас перед нами не стоит задача бесконтактного уничтожения мелких грызунов акустическим ударом. Нам нужно, во-первых, узнать, есть кто-то живой в доме номер два или нет.

   – Предположим, там есть кто живой. Что тогда? – Трошкина вникала в условия задачки добросовестно, как в свое время на уроках математики в средней школе.