На сеновал с Зевсом

   Ближайшие тридцать минут я собиралась посвятить рыданиям в подушку и размышлениям на тему: «Почему я нынче такая несчастная и кого за это нужно казнить». Непосредственно к казни я планировала приступить уже на тридцать первой минуте.

   Я рухнула на диван, страстно обняла подушку и приготовилась издать первое тоскливое «О-о-о!», но тут на кухне за стеной что-то с грохотом упало, и послышался мучительный нечеловеческий стон.

   Я непредумышленно упала с дивана в эффектном спецназовском кувырке, вскочила, споткнулась о подушку, вылетела из комнаты в крутом пике, зацепила плечом вешалку в прихожей, но все-таки опередила на пути в пищеблок хромоногого Зяму. Он прискакал следом за мной, распинав по углам свалившиеся с вешалки одежки. За закрытой дверью ванной загремели падающие флаконы, и в коридор выскочил папуля. Одна щека у него была розовая, а другая белая, вся в мыле.

   – Что-о случилось? – трубным голосом проорала бабуля, внеся посильный вклад в общий переполох.

   На кухне уже не стонала, а хрипела мамуля. Глаза у нее были огромные, в пол-лица, а вторую половину физиономии закрывала густая светло-голубая пена. С мамули запросто можно было писать портрет младого Синего Бороды! Я онемела, Зяма обалдело выматерился, а папуля сразу же скомандовал:

   – Дети, «Скорую»!

   – Тьфу! – звучно плюнула мамуля, уронив на пол клок пены размером с мочалку. – Воды!

   Она повернулась к нам спиной и согнулась над раковиной. Зяма тоже наклонился, присмотрелся к пене на полу и повторно выматерился, ухитрившись из одних ругательств построить стройное вопросительное предложение. Я тут же озвучила его приблизительный перевод на русский литературный язык:

   – Откуда берется эта гадкая пена?

   Изначально пена шла из уст мамули, но гадость продолжала жить своей жизнью и после того, как они расстались: голубое месиво на полу шипело, шкворчало и увеличивалось в объеме!

   – Басенька, ты как? – папуля устремился к супруге.

   – Нормально, – пробулькала она, плещась, как уточка, и фыркая, как морж. – Всё в порядке. Если, конечно, не считать того, что меня пытались отравить!

   – Зяма, «Скорую»! – повторил папуля, однозначно прореагировав на слово «отравить».

   Он не забыл прошлогоднюю историю с отравлением меня и мамули бледными поганками – тогда только своевременное вмешательство врачей уберегло наше дружное семейство от существенного сокращения.

   – Не надо «Скорую»! – быстро попросила мамуля.

   Она тоже не забыла, сколько мук ей пришлось принять в больничной клизменной.

   – Я понял, пену вырабатывает вот эта хренька! – почти без ругани сообщил Зяма, успевший расковырять синюшную гадость на полу кухонным ножом.

   На кончике ножа он держал круглую черную таблетку, от которой во множестве отпочковывались радужные пузыри.

   – Да-да, – подтвердила мамуля, поглядев на Зямину добычу с ненавистью. – Это она. А такая была симпатичная конфетка!

   Оказывается, с виду вполне невинная и даже очень аппетитная шоколадная бомбошка в серебристой фольге помещалась в надувном шаре, который преподнес нашей великой писательнице анонимный фанат. Теперь, впрочем, мамуля расценивала появление в нашем доме троянского шара как злобные происки своих врагов.

   – Какое низкое коварство! – горячилась она, попивая успокоительный коньяк, пока мы с папулей наводили порядок на кухне, убирая лазоревую пену и клочья растерзанного маменькой воздушного шара. – Зная, что я люблю сладкое и ценю красивые жесты, преподнести такой гнусный «подарочек» – отраву в шоколаде!

   – Новейшая история Моцарта и Сальери! – ехидно поддакнул Зяма. – Завистливый бездарь травит гения всеми средствами, включая ядовитые конфеты.

   – Не сгущайте краски, эта конфета не ядовитая, такую пенистую дрянь можно даже в сувенирном магазине купить – там, где продается горький сахар, шоколад в форме собачьих какашек, мармеладные уши и прочая гадость для праздничного меню в канун Хэллоуина, – сообщила я.

   – Тебя разве мама в детстве не учила не тащить в рот всякую гадость? – выбрасывая в мусорку измазанную пеной тряпку, сердито поинтересовался у супруги папуля.

   – Как же она могла не потащить? – благородно заступилась за родительницу я. – Расчет у нового Сальери был совершенно точный: любопытство – наша фамильная черта. Разглядев внутри дареного шарика красивую конфетку, я на месте мамули тоже не удержалась бы от дегустации.

   «Вот именно!» – многозначительно сказал внутренний голос, дотоле необыкновенно долго помалкивавший.

   Эта реплика заслуживала уточнения и развития, но меня отвлекла от перспективного самокопания назревающая ссора родителей. Осознав, что жизни его любимой жены ничто не угрожает, ревнивый папуля чрезвычайно озаботился вопросами супружеской чести и принялся допытываться, как часто и от кого именно мамуля принимает сомнительные знаки внимания.

   – Уходим! – шепнул мне Зяма, и мы потихоньку уползли из эпицентра семейного скандала в комнату брата.

   Там было не слышно отголосков битвы гигантов, однако я продолжала держать сторону мамули.