На сеновал с Зевсом

   – Как? – удивился «Майор Романов».

   – Жане! – повторила я, сделав отчетливое ударение на втором слоге. – Красивая фамилия, правда? Она адыгейская, но очень похожа на французскую.

   Тут мне припомнилось, что Маруська наша именно так и представляется интересным ей мужчинам: Жане, Мари Жане. Имя, что и говорить, интригует. К тому же внешне Маруся типичная француженка – худенькая сероглазая брюнетка, ее горский темперамент легко сходит за галльский, и одевается наша красавица с парижским шиком.

   «Даже не знаю, приятно ли будет увидеть ее в застиранной больничной пижаме пятидесятого размера», – с сомнением молвил мой внутренний голос.

   По пути в приемный покой я подумала и решила, что это зрелище могло бы меня порадовать. Не только потому, что каждой нормальной симпатичной женщине заведомо приятно увидеть другую симпатичную женщину в смехотворном образе огородного пугала Страшилы – просто мне очень хотелось, чтобы пропавшая дурочка Маруська наконец нашлась.

   Насколько плохо мы знаем самих себя и как мало понимаем планы мироздания! Когда через несколько минут выяснилось, что Маруся действительно нашлась, это нисколько, ничуточки, ну ни капельки меня не обрадовало.

   Маруськина сестра Дахамиль, одной рукой придерживая сползающий с узких плечиков белый халат, нервно курила на лестничной площадке у входа в отделение интенсивной терапии. Дым, который девчонка выдыхала в форточку, сквозняком задувало обратно, и сизое облако над головой курильщицы добавляло объема ее взлохмаченным кудрям.

   – Даша! – позвала я.

   Она повернула голову на голос, но посмотрела сквозь меня, словно я тоже была прозрачной, как дымное облако.

   – Дашенька, у кого инфаркт? – спросила я, подойдя поближе.

   – Инфаркт у мамы, – безжизненным голосом ответила девчонка, затушив сигарету прямо о подоконник. – А у папы инсульт.

   – Ничего себе! – брякнул Алехандро. – Чего так сразу-то?

   А я уже догадалась, что маминым инфарктом и папиным инсультом беды семейства Жане отнюдь не исчерпываются:

   – Это из-за Маруси?

   – Маретой ее звали! – неожиданно окрысилась на меня Даша. – Маретой, ясно вам?!

   Она сцапала болтающиеся бязевые рукава, закрыла ими лицо и глухо завыла. Под пальцами, прижавшими халатные манжеты, задрожали, как выпученные слепые глаза, две желтые костяные пуговицы с обломанными краями. Я не вынесла этого зрелища и тоже всхлипнула.

   – Ты-то хоть не реви! – шепотом прикрикнул на меня Алехандро. – А ну, отодвинься!

   Он крепко взял меня за талию (причем в этом не было ни грамма чувственности) и переставил в угол, как тумбочку или табурет. В углу просторной площадки до меня с большим комфортом помещался один раскидистый фикус в деревянной кадке. Я обессиленно присела на край дощатой емкости с почвогрунтом и сквозь завесу жестких фикусовых листьев, всхлипывая и кривя губы, уставилась на парочку у окна.

   О чем они шепчутся, я не слышала, но видела, что Алехандро одной рукой обнимает Дашу за плечики, а другой размазывает по ее голове дымное облако. И Дашенька не вырывается, не дичится, а прижимается виском к выпуклому бицепсу мачо и что-то ему рассказывает.

   «Очень душевненько!» – не выдержав, желчно буркнул внутренний голос.

   – Цыц! – сказала я ему, великодушно подавив собственническую ревность (в конце концов, это не мой мачо. То есть пока еще не мой!). – Не будем мешать майору Романову!

   Чтобы не мешать «майору», я даже осиротила фикус и тихонечко спустилась на этаж ниже. Там тоже был фикус – поменьше, а кроме него имелся автомат с напитками. Я взяла себе воду с малиновым сиропом и плаксиво хлюпала ею до прихода Алехандро.

   – Ну, что, Индия? У меня для тебя две новости, одна плохая, другая тоже не очень, – сообщил он, бесцеремонно отнимая у меня стаканчик. – Фу, что ты пьешь?

   Остатки малиновой водички розовым дождиком пролились на редкую крону малолетнего фикуса. Взамен в опустевший стаканчик была налита коричневая жидкость из плоской фляжки:

   – Вот это выпей.

   – Я не хо… – заупрямилась я и едва не захлебнулась коньяком.

   – Хо или не хо, а бу! – наставительно сказал мачо, бестрепетно вытирая мою мокрую физиономию бумажной салфеткой. – Успокоилась?

   Успокоилась я главным образом потому, что не привыкла пить крепкое спиртное стаканами и после принудительного приема лечебного коньяка должна была как следует отдышаться.

   – Молодец, – похвалил Алехандро, мягко (уже не как предмет мебели) обнимая меня за талию. – Пойдем из этого чертога скорби.

   – Какие новости-то? – напомнила я, когда смогла говорить – уже в машине.

   – Страшные и ужасные, – буднично ответил мачо. – Эта Марета, она тебе кем была?

   Я отметила это выразительное «была» и поняла, что одну очень плохую новость мне уже сообщили.

   – Мы вместе работали, – ответила я, мужественно преодолевая порыв разреветься раньше, чем совершенно точно узнаю повод. – А… Что с Марусей?

   – Уже ничего, – ответил жестокосердный мачо, заводя мотор. – В морге твоя Маруся. Подробности нужны?

   – Пока нет, – я зажмурилась и помотала головой. – Вторая плохая новость какая?