На самых дальних...

Мне нравится Мулев. Стройный, подтянутый, веселый парень. Спортсмен, гитарист, фотограф, заводила. Я понимаю, командиру иметь любимчиков негоже, но чисто по-человечески я ему симпатизирую. В нем есть та незаданная открытость и ясность, которая, как магнит, притягивает к себе людей. Вряд ли у нас на заставе найдется человек, который бы не мечтал сходить с ним в наряд и по-настоящему не был бы счастлив, если вдруг выпадала такая удача. Для него всегда припасено хорошее местечко во время киносеанса, в столовой, в сушилке. А наши «молодые» его просто боготворят, потому что с ними он прост и незаносчив и в любую минуту готов помочь. У него удивительный контакт с людьми. Да и не только с людьми. Вся наша заставская живность — его друзья. Его даже Дон Карлос не трогает, ведет себя с ним как безобидная овечка. А сейчас вот увязался наш Матрос, без колебания бросив Завалишина с его рыбалкой и сытным ужином. А еще Мулев — наш заставский запевала. Помню, на первом занятии по строевой они мне дружно грянули: «Для тебя, моя родная, эта песенка простая. Я влюблен — ать, два, — и ты, быть может — ать, два, — потеряла сердце тоже…» «Застава, стой! — скомандовал я. — Что это такое? Мулев, объясните…» «Строевая лирическая песня на тему любви, — с невозмутимым видом ответил наш запевала. — А что, товарищ лейтенант, эта тема у нас больше неактуальна?» «Почему же? — ответил я. — Вполне. И даже очень. Но давайте договоримся раз и навсегда: на строевой будем петь только строевые песни…» Теперь они у меня лихо исполняют нашу «Курсантскую» и «Махорку»:

Эх, махорочка, махорка,
Породнились мы с тобой.
Вдаль глядят дозоры зорко,
Мы готовы в бой, эх, мы готовы в бой…

Правда, иногда Мулев шутки ради все-таки норовит: «И улыбка, без сомненья, вдруг коснется ваших глаз…» Но, заметив мой строгий взгляд, тут же на ходу меняет пластинку: «…Вдаль глядят дозоры зорко…» И еще я заметил, что Мулев всегда очень переживает, когда Завалишин задает мне свои каверзные вопросы, и искренне бывает рад, если я с честью выхожу из трудного положения. При этом у него такой вид, будто это он лично выиграл трудную словесную баталию.

Сержант Зрайченко — человек иного склада. Он тоже компанейский, веселый, но то, что его сокровенное, то его, это он на люди выносить не спешит. И вообще он не по возрасту, и уж тем более не по внешнему виду (пацан пацаном), рассудителен, нетороплив и мудр. Слова роняет скупо, продуманно — этакий бывалый мужичок с ноготок, — хотя при случае за шуткой в карман не лезет, она у него всегда наготове, как патрон в патроннике. И разит тоже, как пуля, остро и метко. Словом, оба моих спутника в разведку годятся. Если за Мулевым чистота и верность, за Зрайченко — твердость и надежность. А в жизни они очень разные. Вот такая подобралась у нас в этот день компания для восхождения на «Любовь»…

Между тем мы мало-помалу разматываем наш нелегкий маршрут. Каждый мыс таит для меня загадку: за одним — сыпучая галька, в которой по щиколотку вязнут ноги, за другим — огромные, в человеческий рост, кругляши — вулканические бомбы, за третьим — один за другим, как барьеры на стометровке, непропуски. А вот «Осыпи» — длинная, в несколько сот метров, сыпучая гора, медленно сползающая в море. Нетрудно представить себе, что здесь творится во время шторма. Ад кромешный! Вся эта махина приходит в движение, сметая и круша все на своем пути, и не дай бог оказаться там в ту минуту. Недаром каждую неделю наши наряды чинят здесь линию связи, а мы с Рогозным ломаем голову, как найти выход из положения. Все это я подмечаю, наматываю, как говорится, себе на ус, запоминаю ориентиры, хотя мысли мои далеко отсюда.

Всю эту механическую работу исправно делает мое сознание: глазами, ногами, запахами впечатываются в память все эти мысочки, распадки, непропуски. Даже идея интересная приходит в голову: наиболее опасные места с ориентирами заснять на фото и — на большую схему в дежурку, пусть зрительно впишется в память каждому, чтобы помнил всегда — и во сне и наяву. И, словно читая мои мысли, Мулев расчехляет свой старенький ФЭД и начинает отщелкивать кадр за кадром.

Распогодилось. Через слоеный пирог облаков настойчиво пробивается долгожданное светило, но пока тщетны все его потуги. Я погружен в свои мысли, как лакмусовая бумажка в щелочной раствор. Вот только когда и что проявится на ней, неизвестно. И проявится ли вообще?..