На самых дальних...

— Привет, Дима! Ну, старик, нюх у тебя прямо пинкертоновский! — В руках Борис держал дневник Мияко Хираси. — Присядь сюда.

Земцев пристроился на краешек табурета. Борис продолжал:

— Все это, конечно, ужасная сентиментальность, Восемнадцатый век. Карамзин, «Бедная Лиза». Я читал и рыдал. Но это к слову. А главное, старик, почему и посмел оторвать тебя от государственных дел, заключается в том, что этот самый малый, Мияко Хираси, автор дневника, по уши влюблен в дочь хозяина шхуны Ямомото Тосими, и, если не обманывает моя жалкая интуиция, не без взаимности…

Земцев терпеливо ждал. Он был уверен, что Логунов не стал бы отрывать его от дел из-за такого пустяка, к тому же не имеющего существенного значения для дознания.

— И уж самое интересное, — продолжал Борис, сделав внушительную паузу, — что хозяин шхуны, владелец компании «Нэмуро кандзумэ кабусики кайся» Ямомото Тосими, и масленщик «Дзуйсё-мару» Вакамацу Ёити — одно и то же лицо.

— Как?! — вырвалось у Земцева.

Борис был явно доволен эффектом.

— Очень просто. Под чужой фамилией, по чужим документам. Представляешь, он работает на самого себя и сам же выплачивает себе зарплату, причем наверняка обсчитывает! — Лицо Бориса скорчилось в гримасе, он изо всех сил боролся со смехом, а отдышавшись, спросил: — Дима, почему ты не смеешься? Это же современный японский юмор. Прямо на шестнадцатую страницу «Литературки». Ей-богу, у меня чуть шов не разошелся…

Земцев молчал. Его не столько поразило то обстоятельство, что хозяин работал у себя на шхуне простым масленщиком — нечто подобное уже было описано Середкиным, да и ему раза два за четыре года попадались хозяева, правда, те были шкиперами, — он думал сейчас о том, что сам факт присутствия хозяина на задержанной шхуне придавал настоящему делу совершенно иную окраску. Ему вдруг стало понятно то упорство, с которым команда отказывалась от показаний. Эти люди боялись скомпрометировать себя в глазах Ямомото и, стало быть, потерять перспективу работать у него когда-нибудь. Они не могли не думать о своем будущем. И их, конечно, можно понять — почти у каждого семья, дети. Так что еще не известно, поможет ли это дознанию или, наоборот, встанет непреодолимым препятствием на его пути. Все это быстро прокрутилось в голове Земцева, пока Логунов развивал свою мысль о современном японском юморе.

— И еще, — Борис решил сегодня удивлять друга до конца, — этот скромный влюбленный юноша вел такую бухгалтерию, что только подставь координаты — и получится ясная картина промысла, начиная с мая. Можно сказать, второй промысловый журнал…

Земцев перелистал дневник. Среди записей, стихов и набросков он заметил колонки цифр. Цифры повторялись в определенной периодичности. Он прикинул: один промысловый рейс «Дзуйсё-мару» составлял три дня. Именно с такой цикличностью и повторялись цифровые записи. 7 июля, например, они взяли четырьмя порядками камчатского краба — 390 штук, волосатика — 2140, королевского — 90. Итого: приблизительно 1 тонна 100 килограммов. И так далее. И так был учтен каждый удачный промысловый рейс. Действительно, настоящий промысловый журнал, только не хватает координат.

— Да, это уже кое-что, — рассуждал Земцев. — Улики, правда, даже не косвенные, но зацепка есть.

— Одного только не пойму, — сказал раздумчиво Борис. — Зачем ему это надо?

— Что? — не понял Земцев.

— Среди любовных излияний вдруг эта бухгалтерия.

— Боря, это так просто: парень привыкает быть хозяином. Ты же сам сказал, что у него не без взаимности.

Они помолчали, думая каждый о своем.

— Ну как твой сендо? Ту же песню поет, мотив еще не сменил?

— Ничего, немного сбил с него спесь. На первый случай предложил задачку на два действия: насчет его трех судимостей и возраста матери, — сынок долго путал. Пришлось напомнить.

— «Четыре С» в действии, — улыбнулся Борис.

— Теперь подкину задачку на четыре действия, — Земцев похлопал по дневнику, — потом пойдут дроби…

— Узнаю почерк. Но все это пока чистая математика. А психология как?

— Пока приглядываюсь, — уклончиво ответил Земцев и поднялся. — Ну, я двину, Боря. Время!

— Я понимаю.

— Здорово ты мне помог, честно, ты уж прости…

— Слушай, Земцев… — сказал Логунов с укоризной.

— Ухожу, ухожу…