На самых дальних...

— Я это слышал, товарищ старший лейтенант! — почти выкрикнул Мусорин и, не стыдясь, зарыдал.

— Мы отомстим, — тихо сказал Тужлов. — Мы отомстим за все! — как клятву, повторил он. — За мной!..

Этот бой был самым ожесточенным и самым долгим из всех предыдущих. Пограничники уже дважды ходили в контратаки, а противник все бросал и бросал на мост свежие силы. Казалось, иссякли, истощились уже все ресурсы и вот-вот лопнет до звона натянутая струна обороны, и тогда, как и в первые минуты боя, решающее слово брал сержант Бузыцков со своим «максимом». Его меткий фланговый огонь сеял панику и смятение в рядах атакующих, и они, казалось бы уже достигшие перелома в бою, вынуждены были вновь и вновь откатываться назад, неся огромные потери.

Противник засек ненавистный для него пулемет и организовал за ним форменную охоту. Два средних миномета буквально забрасывали позицию Бузыцкова минами. Если учесть, что для маневра огнем «максим» был установлен на открытой площадке, а не в дзоте, то положение Бузыцкова и его второго номера Батаева было не из легких. Время от времени «максим» умолкал, и тогда с замиранием сердца вслушивались пограничники в эту паузу: «Неужели всё?» — а враг, осмелев, выползал из своих нор и бросался вперед, предвкушая желанный успех. Но каждый раз снова и снова на него обрушивался огонь «неистребимого» пулемета, с того же места и с той же меткостью. Приходилось только удивляться, как удавалось Бузыцкову выходить живым и невредимым из всех этих переделок. И никто — ни атакующие, ни свои, обороняющиеся, — не знал, что Иван Бузыцков, командир пулеметного отделения, если б даже и захотел сменить позицию, чтобы укрыться от минометного огня, не смог бы этого сделать. Десятки осколков сидели в его сильном, но теперь уже беспомощном теле, были перебиты ноги, кровоточили руки. Но Иван знал, что от него зависит в этом бою, и никакая сила не смогла бы оторвать его от гашетки. Прикипел он, прирос к своему «максиму».

Перелом наступил неожиданно. Справа от насыпи по противнику, поднявшемуся на очередной приступ, ударили сразу несколько пулеметов. Враг заметался, запаниковал. Грязно-зеленые френчи бросились было назад, но плотный заградительный огонь отсек им обратный путь на мост.

«Константинов с поддержкой! Определенно!» — решил Тужлов, выделив из разнотонных звуков боя голос второго станкача. Создалась благоприятная ситуация для разгрома блокированных на этой стороне реки вражеских сил, и начальник заставы приказал приготовиться к атаке.

— Не робей, воробей, — произнес Чернов свою неизменную присказку и, прежде чем примкнуть к винтовке штык, выцарапал на обшивке блокгауза шестую риску.

Да, это была уже шестая контратака пограничников в это воскресное утро, и последняя для Чернова. Вместе со всеми он выбросился из траншеи и, пригибаясь и увертываясь от пуль, кинулся на сближение. По опыту он уже знал — это самое трудное в атаке. Враг как огня боялся рукопашной, и, как только из траншеи вставала стремительная зеленая цепь, он, отстреливаясь, пятился назад. Это пространство дорого давалось пограничникам. Так погибли Мальцев, Вихрев, техник-лейтенант Романенко. Зато потом, когда эти тяжкие метры оставались позади, наступал тот самый момент, когда уже не было места ни чувствам, ни эмоциям. Здесь противоборствовали сила и ненависть.

Увлекшись преследованием, Чернов вырвался далеко вперед и оказался по пояс в реке, окруженный со всех сторон врагами. Винтовка со сломанным прикладом уже мало чем могла помочь. Он отбросил ее в сторону и сокрушал врага кулаками. Вот где пригодились и его боксерская реакция, и сила, накопленная в упорных тренировках. «Не робей, воробей», — приговаривал Чернов, орудуя своими кулаками, словно кувалдами. Ему на помощь уже спешили Шеин, Курочкин, Ворона… И вдруг удар под лопатку пошатнул пограничника. Он хотел быстро повернуться, но тело уже было вялым и непослушным. И все-таки боксер превозмог себя. Стрелявший в него фашист, сокрушенный могучим ударом, навсегда исчез под водой. Но в тот же миг два широких немецких штыка вспороли могучую спину пограничника…

ПОДДЕРЖКА

— Ну, как обстановка, Василий Михайлович?

— Да вот забор упал, и вся обстановка как на ладони, — отшутился Тужлов, с удовольствием пожимая руку старшему лейтенанту Константинову.

Они встретились в траншее у дзота-1, оба еще разгоряченные боем, не скрывая своей радости от его исхода.

— Кажется, я вовремя?

— Как нельзя кстати, Александр Константинович. Честно говоря, опасался — не выдержим.

— Не скромничай, Тужлов, ты уже держишься целых четыре часа.

— Так-то оно так, — вздохнул начальник заставы, — потери у меня… Романенку убило, строителя…

— Война, — качнул головой Константинов, и оба помолчали. — Ну так что у нас тут с обстановкой?

— Кое-какие сведения имеются. — Тужлов взялся за свой планшет. — Тут вот Мелешко карту одну добыл…