На путях преисподней

— Да, — подтвердила Уинетт. На ее прелестные черты легла тень. — Она по-прежнему намерена искать покоя в Эстреване. Но для этого ей требуется разрешение короля.

— Считай, что оно получено, — провозгласил Кедрин. — Или будет получено после коронации.

— И свита, — добавила Уинетт.

Кедрин с трудом удержался, чтобы не рассмеяться: из-за всех этих споров у него из головы вылетели и сестра жены, и обещания, которые он ей дал.

— Она ее получит, — повторил он. — Именно такую, какая подобает сестре королевы. Сестра Бетани, если я не ошибаюсь, существует обычай, по которому король должен испросить благословения в Эстреване?

Бетани склонила голову. Свет блеснул в ее серебряных прядях.

— Такой обычай есть, — сказала она, — хотя он не всегда соблюдается.

— Мы не собираемся порывать со всем, что повелось от века, — объявил Кедрин. — После коронации и образования совета мы с Уинетт отправимся в Священный город. А заодно проводим Эшривель.

Ярл открыл рот, дабы выразить несогласие. Но прежде чем он успел заговорить, Бетани произнесла:

— Превосходная мысль. Пусть все народы Трех Королевств увидят, что Эстреван одобряет и ваше восшествие на престол, и образование совета, и готов поддерживать вас во всем.

Ярл, так и не высказавшись, нехотя хмыкнул, давая понять, что сдается.

— Я передам ей, — промолвила Уинетт, вся сияя.

— Теперь мы можем идти? — спросил Кедрин.

Одобрительный хор был ему ответом, после чего все поднялись и разошлись по своим комнатам.

Покои Кедрина и его возлюбленной были ближе всего. У двери супруги простились с остальными. Огонь в низком очаге догорал, но в помещении было еще тепло. Внезапно Кедрин почувствовал, как накатила усталость. Он еще ни разу так не уставал со дня сражения с Тозом. И в то же время он был доволен: все удалось на славу. Юноша пересек полутемный покой и вошел в спальню. Две толстые свечи в хрустальных сосудах наполняли помещение чудесным запахом. Их мягкий свет падал на постель, столь желанную для супругов. Луна за окном почти зашла, тьма на небе сгустилась до предельной черноты, которая предшествует рассвету.

Кедрин потянул застежки рубахи и небрежно бросил ее на стул, а сам свалился на постель и склонился, чтобы расшнуровать обувь.

Уинетт развязала все завязки на платье, и шелк соскользнул по ее бедрам. Его шуршание привлекло взгляд Кедрина, и на миг он замер. Уинетт нимало не смутилась. Она игриво роняла одежду где придется, то и дело поднимая руки к прическе и освобождая все новые пряди. С каждым движением ее прелестная грудь представала в ином ракурсе. У Кедрина перехватило дыхание, он был не в состоянии отвести глаз от обольстительных изгибов ее тела.

Наконец Уинетт встряхнула головой, и волосы золотыми волнами укутали ее светлые плечи. Ее супруг стащил обувь, швырнул ее в сторону, повозился немного с завязками штанов, спотыкаясь, выбрался из них, и наконец стащил через голову нижнюю рубаху.

— Для того, кто хвастает полным неумением вести переговоры, ты был исключительно красноречив, — проговорила она. В это время Кедрин, запутавшись ногами в сброшенных штанах, свалился набок, одновременно пытаясь вытащить голову из ворота рубахи. Не успев освободиться, он мог ответить лишь глухим мычанием. Наконец он отпихнул надоевшие тряпки и, ухмыляясь, откатился дальше в постели.

— Ты так думаешь?

— Да, — без улыбки сказала она. — И ты, наверно, очень устал.

— Немного, — откликнулся он, потянувшись к супруге.

Она шагнула к постели.

Его руки легли на ее бедра и повлекли ее вперед, пока ее колени не наткнулись на живое препятствие и она не упала на него.

— В сущности, я не так уж устал, — пробормотал Кедрин и прильнул губами к ее шее.

По телу Уинетт пробежал трепет, и она склонила лицо к его нетерпеливым губам.

— Я тоже, — прошептала она.

*

Деруен Парс всю свою жизнь был рыбаком, как его отец и отец его отца. В самых ранних своих воспоминаниях он лежал на теплом одеяле, постеленном внутри мотка каната. Пахло рыбой, отец поднимал его над носом лодочки и качал над синей водой, что-то напевая, а мелкие волны плескались у его босых ног. Более отчетливо Деруен помнил, как впервые по-настоящему помогал отцу, как тревожился, что подкачает, и как пошла кругом голова, когда Верран Парс сказал ему: «Да ты прирожденный рыбак, сынок». Они тянули сеть, полную пандерсов — мелких серебристо-голубых рыбешек. Тогда Деруену не стукнуло еще и десяти. С того дня он всегда сопровождал Веррана на рыбную ловлю — сперва днем, а позже, как только отец счел его достаточно взрослым — то и ночью.