На пути в Халеб

С той ночи я часто приходил созерцать небеса, а когда иностранец собрался к себе на родину, я купил у него телескоп. Это был маленький прибор, и, покуда я не приобрел два больших, он мне верно служил. Дядя сдал внаем нашу лавку, продал дом, моя жена работала в дядиной гостинице. Со временем я начал получать публикации астрономических обществ и больших обсерваторий. Тогда многие занимались математикой и астрономией, и, скажу вам без ложной скромности, я уже мог на равных, не стыдясь, принимать участие в подобной работе, поскольку я так трудился, что подчас у меня возникало ощущение, будто моя черепушка надрезана, как корка апельсина, и мозг оголен. Я часто недомогал, и что меня попросту добивало, так это птичьи познания в физике, химии и астрономии. Астрономия оставалась для меня узкой областью, вокруг нее царила тьма. Я выполнил кое-какие математические расчеты для Персиваля Ловелла, который назвал меня «маленьким Спинозой из Яффо» — из-за моего несуразного английского. Короткие фразы в несколько слов, подобные уравнению, — вот все, что я мог позволить себе, дабы не обнажать свое безграничное невежество. Он был ко мне благосклонен и даже пригласил приехать к нему в Флагсгаф, но я, понятно, отказался, чтобы не опозориться. Особенно меня поразила тогда история наблюдений за Ураном. Многие интересовались Ураном, не представляя, что это планета, «смотрели не видя». Вот и я тоже стал часто разглядывать небеса. А заодно — писать книгу, которая попала вам в руки. Уже не помню, почему позднее я стал отрицать наличие жизни на Венере и на Марсе. В ту ночь, когда я написал это, я вдруг очнулся с сердцебиением и услышал странные мелодичные звуки, которые казались мне почему-то зелеными. Эти звуки несли в себе как бы предупреждение об опасности. В их нарастающем вое я слышал непонятные слова, которые произносились напористо и враждебно и ужасно мучили меня. Так повторялось из ночи в ночь. Поначалу я думал, что этот вой доносится с улицы, от соседей, но потом догадался, что это вопиют голоса жителей Венеры и Марса, которые терзают меня за то, что я отрицаю их бытие. Что я мог поделать? Не вычеркивать же написанное. Это опустошило бы мою будущую книгу — эту молекулу в веществе гигантской человеческой памяти, как я тогда с гордостью думал. Эти злобные звуки не переставали донимать меня до тех пор, пока однажды ночью я не приписал: «Возможно». То есть, возможно, там нет жизни. Но когда спустя несколько ночей эти звуки умолкли, я вычеркнул слово «возможно».

— А что же произошло со «Светом Вселенной»?

— Однажды, — начал Альбо и, достав из кармана брюк расческу, с виду напоминающую сардину, провел ею по усам. — Однажды, — продолжал он, — привели в порядок двор, посадили там молодые деревья и кусты, привезли цветы в горшках и покрасили прутья забора черной краской, а их острим — синей, И как-то раз, стоя перед воротами, я увидел, как во двор вошел часовщик, который полировал для меня линзы. Он был очень богатым и тем вызывал мое отвращение. Я был молод и убежден, что богач — это тварь, целиком состоящая из мрака, мяса и разврата. «Мой юный господин, — ответил он, когда я спросил его о ней. — Эта женщина — ангел. Я не люблю транжирить свои деньги, но должен признать, что нет таких денег, которые пожалел бы за Нур Джи’ан». Все это было давно… Спустя месяц я явился к нему и попросил, чтобы он взял меня с собой. И вот что я вам скажу: любил я ее страстно и воображал, что она принадлежит мне одному. Через полгода я вновь пришел к ней, и вновь она была только моею. Вместе с тем я продолжат писать книгу. Временами меня переполняла горечь, я завидовал людям, которые живут свободно и не истязают себя непосильными трудами. Но иногда меня охватываю счастливое чувство избранничества — я творю по тайному поручению среди нищеты и тупости моего народа.

Альбо отпил воды из стакана, приглушенно вздохнул и прикрыл веки. Винницкий увидел, что из дома вышла сиделка и направилась к ним.

— Как ты себя чувствуешь, Эзер?

— Устал немного, — ответил старик.

Сиделка взглянула на Винницкого, и тот встал. Альбо слабо, почти неощутимо пожал его руку. Уже оказавшись на улице, Винницкий вдруг спохватился, что не спросил старика о самом главном, и вернулся.

— Не могу уйти, не спросив вас, господин Альбо: почему вы выбрали именно астрономию, после того как впервые увидели эту красавицу на балу?

— Случайно, — ответил он. — Я ведь упомянул о своем дяде, что содержал гостиницу. Сижу я как-то рядом с ним за стойкой, входит в гостиницу офицер в мундире английского колониста из Индии или какого-то другого места в Азии. Он спросил о чем-то, и дядя указал на человека, сидевшего к нам спиной, чье длинное пальто было брошено на подлокотник кресла. Военный подошел к тому человеку, положил руку на его плечо и сказал:

— «Астрономер ройал»?

Сидящий обернулся, и оба они рассмеялись.

— «Астрономер ройал»?

— Возможно, то была родственная или дружеская шутка, а возможно, то был любитель вроде меня из какого-нибудь захолустья.