На переднем крае. Битва за Новороссию в мемуарах её защитников

Я выложил перед собой, на стол всю эту гору «бесценнейших документов» и посмотрел на женщину-юриста, представляющую «Ответчика». Поверхность стола, за которым она сидела, была безукоризненно чиста. Ни одна бумажка, ни один, случайно забытый кем-то, до нас, документ не нарушал эту кричащую чистоту поверхности стола. Вся восемнадцатилетняя история нарушений моих авторских прав (многосторонняя интернациональная переписка, объяснения, упреки, обвинения, оправдания, требования, извинения, угрозы, улики…) — лежала на этом пустом столе.

«Истец, — в чем именно, заключаются ваши претензии к Ответчику?» — обратилась ко мне Судья.

«Воруют, Ваша Честь! Вот уже 18 лет, воруют. И врут, бессовестнейшим и наглым образом — врут. Да вот, тут — все подтверждающие и уличающие документы, 1гут все ясно и очевидно, взгляните. Ваша Честь, вот…» — и я попытался передвинуть свою гору поближе к секретарю суда…

«Погодите!.. ~ поморщилась судья, даже не взглянув на мои «неопровержимые доказательства». — Ответчик! — обратилась она к юристу РАО. — Вот, тут. Истец, утверждает, что вы воруете. Что вы на это ответите? Вы что, действительно, воруете?»

«Да что вы. Ваша Честь! Конечно же, нет! Мы не воруем.»

«Ну, вот, видите, — перевела взгляд на меня Судья. — Не воруют. Суд удаляется на совещание.» И вся троица судей вышла. Через несколько минут они вернулись и объявили, что в иске мне отказано. Оказалось, не воруют.

Передо мной, в судейских креслах сидели три немолодые, полноватые, женщины. Я смотрел на них, они смотрели на меня. Да, они не прятали глаз, они нормально, спокойно, смотрели на меня. Только взгляд у них, у всех трех, был какой-то… рыбий, непроницаемый…

«Ну, ладно, — сказал я своим судьям. — …И вы, и я, мы все прекрасно понимаем, что здесь сейчас происходит… Хорошо, я как-то переживу все это. Но вы же ведь — женщины… У вас же — дети есть. Вот вы домой приходите… Как вы с ними-то разговариваете, чему вы их учите, как вы их растите?..»

Они, все также, смотрели на меня своими рыбьими, ничего не выражающими, глазами… Я замолчал и начал укладывать свой «чемодан неопровержимых доказательств»…

Я не стал подавать апелляцию в Верховный суд. Хотя, вдруг, времена стали меняться, мы куда-то, там, вступили; все, включая Президента, наперебой заговорили об «Авторском праве»; мне позвонили из Думы и продиктовали номер телефона солидной адвокатской конторы, готовой заняться моим «делом» (сумма Иска была 1 млн $); по иронии судьбы, оказалось, что офис этой конторы находится на первом этаже моего московского дома… Все складывалось замечательно… только я уже не мог себя заставить открыть свое с о вершенное «досье», я вдруг испугался, что я больше никогда в жизни не смогу написать ни одной стихотворной строчки, у меня появилось вдруг четкое ощущение, что если я еще раз попаду в т о т зал судебных заседаний, или в какое-либо другое подобное помещение, если я еще открою хоть один конверт с судебным штампом на адресе отправителя, если я еще хоть раз загляну в эти рыбьи глаза — я перестану быть поэтом.

2 августа 2014

На подъезде к Шахтерску — большая полоса дыма, поднимающегося слева, воздухе ~ очень сильный запах гари… В дыму и в огне дома на окраине города, да и в центре, то и дело, мелькают горящие здания…