На палачах крови нет

Пока отсиживался под родительским крылышком, опасаясь чужеземных «гусаров смерти», вся Малороссия вздыбилась — не пожелала быть под пятой продавшегося гетмана Скоропадского. Эсер Борис Донской убил в Киеве немецкого фельдмаршала Эйхгорна. А железнодорожники повсеместно забастовали: ни один паровоз на станциях с места не тронулся, ни один эшелон с хлебом в Берлин не ушел. Ненависть и ярость такой была, что, казалось, поднеси зажженую спичку — весь мир вдребезги разлетится…

Наконец, Богунский полк, сформированный легендарным красным командиром Николаем Щорсом, замаршировал по житомирским дорогам. Вылез Яков Перельмутр из закутка, объявился: я — партизан и боротьбист, сражавшийся против угнетателей и захватчиков. С таким жаром говорил, что поверили чертенку — назначали командовать отрядом особого назначения.

Город Новоград-Волынский оборонял от красных батальон полковника Соколовского. Перельмутр, ясное дело, в рукопашную с богунцами не ходил — под черемухами тихонько полеживал, ожидаючи, когда пленных начнут с передовой доставлять. Вот они, голубчики, появились — оборванные, грязные, жалкие плетутся. Выпрыгнул из черемуховой кипени Яков: к ровчику их, к ровчику ведите! Коленопреклонил соколовцев на краю мрачной бездны и, высунув от удовольствия красный язычок, пульку за пулькой стал выстреливать из маузера — раскалываются черепа, мозги в разные стороны разбрызгиваются. Весело!

Удача в сражении капризна, изменчива: вчера красные неостановимо наступали, сегодня белые их окружают, вот-вот западню захлопнут. Учуял Перельмутр, что в воздухе жареным запахло, быстренько бумажки какие-то в портфель запихал, прихватил с собой двух пленных офицеров, буркнул: надобно, черт побери, этих важных особ срочно в Москву доставить! Взъюркнул на тарантайку и след его простыл…

Ранним октябрьским утром 1919 года ответственный секретарь президиума Волынского ревтрибунала ступил на Красную площадь столицы. Стальной взгляд и решительный шаг свидетельствовали о твердости и несгибаемости его духа. Он проследовал к зданию Московской чрезвычайки, где предложил свои услуги и неспеша заполнил служебную анкету: «Перельмутр Яков Ефимович, фамилию не менял, родился 24 июля 1897 года, образование среднее, документов не имею».

Спустя годы дотошные архивисты, пытаясь выяснить жизненный путь этого склонного к мистификации человека, установили, «цо Перельмутр в Трубунали процював на посади диловода и не довгий час, э бильш неяких видомостей не маэться»(2).

Так: ни командиром партизанского отряда на житомирщи-не, ни начальником разведки Первой революционной дивизии, ни ответственным секретарем президиума Волынского ревтрибунала, ни членом коллегии Закавказской чрезвычайки он не был — «неяких видомостей» на этот счет архивисты не обнаружили. Позднее, став влиятельным чекистом, Перельмутр через своего секретаря Мишку Брозголя справил себе документы, будто бы подтверждавшие его славный революционный путь. Тогда многие советские плутократы проделывали такой фокус. Даже Мишка Брозголь по-наглому попытался получить билет участника гражданской войны, хотя в эти смутные годы пребывал во Франции, но бдительная сотрудница НКВД Анка-пулеметчица его в последний момент ущучила. А вот Перельмутра изобличить не смогла: туманной и темной была его дорога.

В Харьковском ГПУ, где одно время трудился наш неуловимый герой, о нем придерживались разноречивого мнения. Один начальник ругал его на чем свет стоит: «имеет следующие недостатки: 1. Высоко мнит о себе. 2. Карьерист. 3. Неуживчив и, наконец, живет не по средствам — имеет очень большие долги». Другой начальник нахвалиться не мог: «энергичен, решителен, силу воли имеет, дисциплинирован, здоровьем слаб, отношение к сотрудникам требовательное, пока минусов не замечал, может быть вполне назначен на должность начальника»(3).

Здоровьем Перельмутр и вправду не блистал: страдал ожирением сердца. Врач ему: Яков Ефимович, рекомендую в Ессентуки съездить — там ожирелые субъекты и соответствующий стол, и минеральные воды, и дозированные прогулки получают. Пациенту некогда: окружил себя холуями, барствует, веселится — пьянка за пьянкой, гульба за гульбой. Отсюда, видать, и долги, и прочие неприятности.

Одна неприятность чуть роковой не стала: уволили Перельмутра из Харьковского ГПУ в 24 часа. Что случилось, что произошло? — одному Дьяволу известно. Будто какая неведомая сила уничтожала документы, заметала черные следы.

Вынырнул он из темноты на невском берегу: тихинький, сгорбленный, со слезящимися глазками — предстал перед давнишним приятелем Давидом Ринкманом, то бишь заместителем начальника Ленинградского ГПУ Петром Карпенко: «Перельмутр стал просить меня не оставлять его в таком бедственном положении и прийти ему на помощь»(4). Он соглашался на любую, самую неприметную должностенку, лишь бы как-нибудь зацепиться, удержаться, а там… Лиха беда начало — рядовой инспектор Дорожно-транспортного отдела.