На отмелях близ Нью-Фаундленда

Изрдка, когда мы сидли въ лодкахъ и собирали рыболовныя снасти, мимо насъ проходилъ переселенческій пароходъ — огромный, напоминающій призракъ гиганта. Затмъ раздавался рзкій протяжный звукъ его сирены, и чудовище быстро скрывалось въ окружавшемъ насъ туман. И эти гиганты, появлявшіеся на одно мгновеніе передъ нами и затмъ сейчасъ же исчезавшіе, производили на насъ странное и страшное впечатлніе. Когда это случалось въ темнот, и огни парохода, точно круглые пламенные бычачьи глаза, какъ бы уставлялись на насъ, мы часто не могли удержаться отъ крика ужаса и удивленія. При тихой погод громадныя волны такого гиганта достигали до насъ, и наши лодки продолжали долго покачиваться на тяжелыхъ волнахъ, которыя онъ поднималъ и оставлялъ за собой.

Иногда, когда погода была особенно ясная, ванъ-Таценъ, товарищъ мой по лодк, обладавшій прекраснымъ зрніемъ, видлъ гд-то вдали на горизонт парусныя суда, но они никогда не подходили къ намъ такъ близко, чтобы мы могли различить на ихъ палубахъ людей. Вотъ въ томъ-то и дло, что мы никогда не видали другихъ людей, кром насъ самихъ, т.-е. повара, восьми рыбаковъ, шкипера, больного подагрой, и его жены.

Странныя душевныя ощущенія пробуждались въ насъ по временамъ, когда мы сидли въ лодкахъ и съ трудомъ вытаскивали бечевки. Намъ казалось, что невидимыя руки удерживаютъ тамъ въ глубин закинутые нами удильные крючки и заставляютъ накреняться наши лодки. Вн себя отъ ужаса, съ дрожащими губами, начинали мы перекликаться между собой. Мы тогда совершенно забывали, гд мы и что длаемъ, — до такой степени волновала насъ эта борьба съ грозными невидимыми силами морского дна, которыя не хотли выпустить то, что разъ захватили.

Когда на одного изъ насъ находило такое душевное настроеніе, то мы говорили, что онъ поетъ "о ясной погод", такъ какъ мы полагали, что туманъ нагоняетъ на насъ это настроеніе.

Иногда же, когда мы сидли и пили, намъ вдругъ начинало казаться, что какія-то странныя фантастическія существа высовываются изъ тумана, киваютъ намъ огромными, мохнатыми головами и затмъ опять исчезаютъ въ туман. И расплывчатые уродливые образы проносились въ блыхъ испареніяхъ мимо насъ. Огромные, точно горы, они то разсивались, то вновь собирались, появляляясь то тамъ, то здсь, смотря по тому, откуда дулъ втеръ; неслись, клубясь, съ запада на востокъ, развертывая въ воздух свои туманныя очертанія, таща за собой какіе-то огромные разввающіеся плащи.

Какъ-то разъ вамъ-Таценъ и я, мы оба одновременно, увидали явленіе, которое заставило насъ почти оцпенть отъ ужаса. Былъ темный вечеръ; мы разставляли наши снасти и вдругъ увидали въ воздух человка, качающагося взадъ и впередъ. Голова его была объята пламенемъ, онъ дулъ и завывалъ, какъ буря; мы оба слышали это. Нсколько минутъ спустя мимо насъ пронесся огромный пароходъ, и мы оба испустили крикъ ужаса, когда раздался его свистокъ. А затмъ онъ исчезъ.

Но, когда намъ удавалось до полудня вытащить вс наши снасти и мы подъзжали къ "Конго" въ лодкахъ, до краевъ наполненныхъ рыбой, удачный ловъ и довольство тмъ, что самая непріятная и тяжелая часть дневной работы окончена, дйствовали на насъ особеннымъ и страннымъ образомъ: мы точно глупли и приходили въ сильно возбужденное состояніе. Тогда случалось, что мы находили какое-то особенное удовольствіе мучить рыбу, да, прямо-таки мучить пойманную нами рыбу. Въ особенности оба русскіе отличались въ этомъ отношеніи. Они схватывали большихъ рыбъ за головы, засовывали пальцы въ ихъ глазныя впадины, приподнимали ихъ кверху и, не спуская съ нихъ глазъ, начинали какъ-то странно хохотать.

Какъ-то разъ я даже замтилъ, какъ одинъ изъ нихъ глубоко запустилъ зубы въ туловище сырой рыбы и простоялъ такъ дв-три минуты съ закрытыми глазами.

Эти жирныя туловища рыбъ вообще дйствовали на насъ всхъ какъ-то возбуждающе; мы съ восторгомъ распластывали ихъ, вскрывали у живой еще рыбы животъ и дольше, чмъ нужно было, копались въ ея внутренностяхъ и пачкались въ ея крови.

Французъ никогда не принималъ участія въ подобныхъ животныхъ наслажденіяхъ, но зато онъ пламенлъ самой нелпой страстью къ жен шкипера и не могъ даже скрывать этого. Онъ говорилъ объ этомъ совершенно откровенно:

— Я люблю ее… Помилуй меня Боже, до чего я люблю ее! — повторялъ онъ по нсколько разъ въ день.

Одинъ изъ негровъ, котораго мы называли "докторомъ", потому что когда-то въ молодости онъ нкоторое время изучалъ медицину, былъ также въ нее влюбленъ; въ то время, какъ онъ мн въ этомъ признавался, я охотно убилъ бы его на мст изъ ревности, такъ какъ и я былъ влюбленъ не мене его.