На освещенном снегу

я твой гномик, вырезанный из других,
лучших сказок, найденных в старом шкафу
(за кухней первая комната, вторая
тумбочка, где хранились книги)

я твое вишневое варенье, засахарившееся,
несъедобное даже для отощавшего
бездомного ворона, некогда сидевшего
в Укмерге на православном кресте

я твой кипятильник, кухонька воспоминаний,
замутненное изображение на сетчатке, голос,
не вернувшийся после войны, ключ, в те времена
отпиравший кочующий куршский песок

я кровь на твоей салфетке, оборванная
кинопленка, не наступившая весна,
раскладные кроватки, найденные на этаже,
десятилетия назад сложенные в углу

можешь удивляться —
я твой парус, твой Ангел-хранитель,
наблюдающий движение твоих снов,
капля твоего пота во время проигранных гонок

я…
/ кем ты хочешь, чтобы я был?
если б спросила —
туманом над почерневшей баржей в Куршском заливе

промытым цветным стеклышком,
черепком, опознанным деревом
или саваном сумерек
для твоего, лишь твоего, Снегурочка, тела

> перевела Таисия Орал <

речь на твой день рождения

эту речь я сложу из твоих ресниц,
из твоих вещей, которые остаются, и тех, которые
уже отдалились, из первого снега в разжатой
перчатке, из чуда небутафорской крови

эту речь я стану произносить, пока не забуду язык,
пока не забуду, как берут кровь из пальца,
как смотрят со стороны на чужие похороны,
не думая о вечной непотопляемой жизни

эту речь каждый раз я буду придумывать заново, каждое утро
к ней, неотправленной, буду лепить всё новые,
всё разные почтовые марки – с нагой, чужеродной,
улыбчивой ренессансной ангелицей, или другие:
           с парой фигуристов или, скажем, королевой Канады

правда, ты не услышишь той речи: я никогда
ее не закончу; когда начинаю ее, замечаю внезапно
с ужасом, что она медленно тает – словно где-то,
по ту сторону ощутимого, лодка вплывает в туман

я еще не скоро тебе признаюсь: нет никакой
речи, никакой другой грамматики,
только та, которую, ненадолго зажмурившись, вдруг
узнаем – наизусть декламируя твой день рождения

> перевела Таисия Орал <

моя сильфида