На одном вдохе

Получилось. Он услышал шаги слишком поздно и, повернувшись ко мне лицом, получил великолепный удар в челюсть. В слаженное движение корпуса, плеча и руки я вложил столько ненависти, что шансов остаться в сознании у Захарьина не оставалось. Это был чистейший нокаут, после которого встают на ноги минут через десять, а соображать начинают еще позже.

– Ну что, ублюдок, не сработал на сей раз твой планчик, – покосился я на два серебристых чемодана, стоявших под буфетной стойкой. – Не все скоту масленица…

Подхватив безвольное тело, я усадил бывшего напарника в капитанское кресло, отыскал моток крепкого пропиленового каната, связал его по рукам и ногам, а для пущей надежности прикрыл глаза повязкой из полотенца. Кто знает, каким образом Захарьин воздействует на людей посредством проклятого гипноза…

Следующим пунктом шикарного плана значилась подготовка к погружению оставшегося на борту яхты ребризера. Небо над восточным горизонтом постепенно светлело. Следовало торопиться, так как с рассветом подчиненные господина Маркоса непременно заметят белоснежную яхту, стоящую на якоре всего в полутора милях от катера.

Второй дыхательный аппарат лежал на месте. Оно и понятно: озабоченному неисправностью двигателя Захарьину было не до него. Газ в баллонах имеется, а на замену канистры с поглотителем уходит пара минут. Готово! Что дальше? Дальше неплохо было бы присесть, чего-нибудь перекусить, отдохнуть… Увы, не получится. Надо взять себя в руки, отогнать смертельную усталость, заставить мышцы и разум работать в полную силу.

И все же я подхожу к холодильнику, вынимаю коробку сока с плиткой шоколада. Следует подпитать истощенный организм, иначе на одном из этапов план рискует сорваться. Запихиваю в рот шоколад, запиваю соком… И вдруг вспоминаю про документы, запечатанные в небольшой целлофановый мешок, который мы таскали с собой на берег.

Спустившись в каюту Захарьина, нахожу его. Проверяю содержимое… Все в порядке – мои документы на месте. Выбрасываю из мешка все, что принадлежит бывшему напарнику, и направляюсь в свою каюту. Там упаковываю в мешок цивильную одежду с обувью и возвращаюсь в салон.

Пора приступать к подготовке. Переношу готовый дыхательный аппарат на кокпит. Что осталось сделать? Ах да! Надо бы узнать, что находится внутри блестящих чемоданов. Во-первых, из любопытства. Во-вторых, из желания поправить финансовое положение, ведь задаром меня в самолет никто не пустит.

Один из чемоданов оказался вскрыт – должно быть, господин Захарьин спешил убедиться в том, что моя миссия прошла успешно. Откидываю крышку и… невольно присвистываю. В объемной утробе ровными рядочками уложены пачки серо-зеленоватых баксов. Сухих и на вид таких новых, что меня одолевают сомнения… Выдернув из пачки одну купюру, тру ее пальцами, просвечиваю фонарным лучом… Все в порядке – банкнота настоящая.

– Сколько же вас здесь?! – провожу ладонью по плотной шершавой бумаге. – Насколько я помню, в обычном тонком кейсе умещается немного – что-то около шестисот тысяч. А здесь… Здесь миллиона полтора – не меньше. Ладно, я человек не жадный и до чужих денег – не охотник. За участие в операции Захарьин обещал мне двести штук «зеленых» плюс некие затраты, сопряженные с возвращением на родину.

Закидываю в мешок с одеждой тридцать пачек, добавляю туда же хлеб, коробку сока, пару банок консервированной ветчины и карту Филиппинских островов. В этот же мешок укладываю и документы – так надежнее их сохранить. Запечатываю «багаж», выношу на кокпит и устраиваю на пол между ребризером и открытой крышкой двигательного отсека. Заодно оглядываюсь на восток. Светает…

Подготовка закончена. Можно надевать дыхательный аппарат, подхватывать поклажу, состоящую из одного довольно легкого мешка, и спускаться в воду. Однако задумка будет исполнена не на сто процентов, если оставить Захарьина на растерзание господину Маркосу. Мне он доставил хлопот и неприятностей не меньше, чем алчному филиппинскому деляге.

Остановившись в проеме стеклянных дверей, я задумался… Неплохо бы соорудить коктейль имени Вячеслава Михайловича и сжечь к чертовой матери «Астероид» вместе с негодяем-гипнотизером. Заживо сжечь! Он этого достоин. Такой вариант согрел бы мое тело, а вот душу…

– Нет, – поморщился я и вдруг заметил, как Захарьин приходит в себя.

Шевельнув плечами, он вытянул вперед левую ногу, откинул корпус на спинку кресла, отчего капавшая из разбитой губы кровь окропила тягучими каплями светлую футболку. Затем Глеб промычал что-то непонятное и начал дергать руками, пытаясь освободиться от крепко стянутого на запястьях каната.

С улыбочкой наблюдая за бестолковыми телодвижениями, интересуюсь:

– Очухался?

Услышав мой голос, он вздрогнул, медленно повернул голову и, пропихнув вставший в горле ком, спросил:

– Женя, ты?

– Не ожидал?

– Ты все не так понял, Евгений! Честное слово, я не хотел… – быстро затараторил он. – Просто… Понимаешь…

Я не перебивал. У меня еще оставалась в запасе минутка для того, чтобы выслушать «оправдания». Просто хотелось узнать его версию.