На мохнатой спине

Может, миллионы убитых с четырнадцатого по двадцать первый сразу восстанут из могил, бодро отряхнутся и побегут к станкам, возьмутся за плуги и сеялки? Поведут брачные хороводы, рожать начнут? Или, может, те, кто выжил, но, начав привыкать к рекам крови ещё в бессмысленной империалистической бойне, привык к ним так, что иного спора, кроме перестрелки, и вообразить не может, сразу сделаются трепетными человеколюбцами? Может, в Заполярье зацветут олеандры и народ сам собой потянется к Таймыру, в Коми, на Ямал и Колыму, чтобы зашибить большую деньгу и, радикально решая пресловутый квартирный вопрос, прямо по месту работы выстроить просторные семейные коттеджи у тёплых вод лазурного Ледовитого океана, заодно давая стране позарез ей нужные никель, медь, хром, золото, лес? Может, вдруг сделаются неколебимыми патриотами те десятки, а то и сотни тысяч простых советских граждан, тайком сходящих с ума от ненависти к новым порядкам, а потому инфантильно путающих эсэсовцев с меценатами и загодя готовых встретить хлебом-солью хоть Гитлера, хоть кого в нелепой вере, что он зачем-то вернёт им Россию, которую они потеряли? Может, прибалты, нагулявшие под царями жирок и культурку, ни с того ни с сего вспомнят, как при немецких баронах их секли на мызах и не пускали внутрь городских стен, а вспомнив, в очередной раз повернутся, точно изба на курногах, к западу задом и к востоку передом? Может, финская граница, сама собой приподнявшись, вежливо отодвинется и заново ляжет на карельские мхи уже не в тридцати километрах от Ленинграда, а, скажем, в двухстах? Может, самураи, соблюдая все тонкости восточного этикета, покаянно попросят прощения за причинённое беспокойство, покинут Маньчжурию и перестанут испытывать на излом наши погранзаставы? Может, поляки вдруг проникнутся идеями славянского братства, Крупп объявит о плане конверсии и переключится на производство сковородок и детских колясок, а Гитлер уйдёт в монастырь?

Только для тех, у кого слово и есть их дело, театральщина ценна и значима. Коба сказал: «Совестно». Занавес. Элегантные, упитанные зрители расходятся, рассаживаются в свои авто, переговариваясь вполголоса: ах, сильно, ах, психологично, ах, не в бровь, а в глаз. Как дело измены, как совесть тирана осенняя ночка черна… И переходят к аперитивам.

Они-то сами хорошие, они замечательные, они никому и ничему не изменяли, никому не причиняли вреда, им в этой жизни ни за что не совестно.

Коба смахнул каплю с носа, пожевал, точно морж, усами, что стали от никотина жёлтыми, как его глаза, и неловко спросил:

– Споём или по рюмочке?

Ясно, что тянуть в два голоса на морозном ветру «Сулико» было немыслимо. Значит, поступило иносказательное, но однозначное предложение уйти в тепло Кремля и выпить.

Я с сожалением покачал головой и сказал:

– Прости, Коба, не сегодня. Устал очень. Ты же знаешь, я только утром из Женевы…

Он помедлил.

– Забыл. Твой отчёт завтра?

– Да.

– Ну, а между нами, кратенько… Как там?

– Если кратенько, то как всегда. Ты им: право, они: лево. Ты им: лево, они: право. Ты им: опасно, они: безопасно. Ты им: безопасно, они: опасно. Хоть головой об стенку бейся.

Он помолчал, хмурясь, а потом, растопырив коленки под шинелью, чуть присел, глумливо развёл руками и сказал:

– Простите, товарищ, но других партнёров у меня для вас нет!

– И у меня для вас, – примирительно ответил я.

Он вздохнул и попросил:

– Ну давай хоть кругом обойдём.

– Давай, – сказал я.

Мы неторопливо двинулись к Успенскому собору, и я будто собственным телом почувствовал, с каким облегчением наконец-то позволил себе расслабиться одеревеневший на ледяном ветру красноармеец. Вот сейчас для очистки совести оглянется украдкой, зажмёт пальцем одну ноздрю и ударит соплёй об землю. Потом сменит руку, зажмёт другую ноздрю… Только бы винтовку не выронил, бедняга.

Теперь ветер бодал нас сзади и ощутимо драил нам вьюгой спины.

– Ты ведь через Варшаву ехал?

– Да.

– Что паны?

– Много чего. Что тебя интересует?

– Ну, наверное, то же, что и тебя. Пойдут они вместе с Гитлером против нас? Или по-прежнему кобенятся и не могут даже тут определиться?

– С учётом того, что ещё пару месяцев назад они были с немцами вась-вась, а теперь – уже в раздумьях, я думаю, отработают назад. От душевного единения с Адиком они уже отсосали максимум возможного. И начинают это осознавать. Украину фюрер им не отдаст, самому нужна. А когда до фюрера дойдёт, что шляхтичи его кидают, он взбесится реально. Если тебя интересует мой прогноз…

– Не набивай себе цену, не кокетничай. Я ведь уже спросил. Чего ещё надо?