На мохнатой спине (журнальный вариант)

Молодые влетели в дом, и стало тесно и весело. Они гомонили и сверкали сразу со всех сторон. Они искрились и бурлили, как шампанское. Когда я спросил, где они познакомились—вопрос вроде бы проще некуда, одной фразой можно ответить,—они лишь коротко переглянулись (ее длинные волосы тяжело и пышно мотнулись от плеча к плечу, потом обратно) и, вмиг договорившись без слов, построились, изобразили руками, будто идут в штыковую, тыча воображаемыми трехлинейками в воображаемого врага, и запели хором:

Возьмем винтовки новые,
На штык флажки!
И с песнею в стрелковые
Пойдем кружки!

И сами же расхохотались, снова с наслаждением переглядываясь. И только потом Сережка соблаговолил:

—В стрелковом клубе, прикинь!

Незамутненная жизнь, только-только кинутая ввысь трамплином детства, вся в предвкушении неизбежного счастья, превращала их в праздничный фейерверк. В нашей буче молодой, кипучей... Они и были этой бучей, вдруг ворвавшейся к нам, а мы с женой оказались в ней, как унесенные ветром. Жарким веселым ветром. Взмело—лети.

Уже садясь за стол и приступая к многозначительному семейному чаепитию, Надежда все же решила пояснить. Видимо, обеспокоилась, что мы, не ровен час, подумаем, будто она, как простая работница с обложки журнала «Работница», могла пойти учиться стрелять, чтобы всего лишь научиться стрелять. На случай, мол, войны. «И если двинет армии страна моя...» Нет, что вы, у меня же интеллигентное лицо. И вообще я вся такая.

—Мне зачетную статью надо писать на свободную тему, вот я и решила про стрелковые клубы. Социальный состав участников, динамика численности, рост боевой подготовки... Ну, а заодно...

—Она журналисткой будет,—уважительно поддакнул Сережка и уселся, с видимым удовольствием скрипнув ремнями.

—О!—с пониманием сказал я.—ТАСС уполномочен заявить!

Надя чуть порозовела. Видно было, что до самых ключиц. А может, и ниже, но тут уж блузка не давала убедиться, и только воображение, тоже раскрасневшись и заполыхав, подсказывало: до самого того, что под комсомольским значком... Стало ясно: телеграфное агентство СССР—ее мечта, ее зенит небесный.

—Может, и не сразу ТАСС...—скромно сказала она.

—В ТАСС только проверенных берут,—сообщил Сережка с видом знатока.—Кто умеет и не соврать, а все равно приободрить. Стакан наполовину полон—пожалуйте в ТАСС. Стакан наполовину пуст—пойди еще поучись где-нибудь на ударных стройках... И это правильно, я считаю. Ненавижу нытиков.

Она посерьезнела.

—Уж не знаю, кто как, а я буду писать только достоверные факты. Только правду. А уж бодрит она дураков или нет—не мои проблемы. Умным главное—правда.

Поддерживать семейный разговор за столом—это святое. Но я, вспоминая тот вечер, так и не мог никогда уяснить для себя: я начал распускать хвост оттого, что вирус уже выплеснул в кровь первые токсины, или всего-навсего честно старался беседовать с молодежью об их умном и важном, да, кстати, поспешил воспользоваться довольно редким случаем ненавязчиво повоспитывать взрослого сына, коль воспитывать его обычными средствами давно поздно.

К тому же я зануда, я знаю.

—Тогда давайте потренируемся,—сказал я.—В двадцать, например, седьмом году боевиками Русского общевоинского союза совершено на территории СССР более девятисот террористических актов. Это факт, Надежда. Это—факт. Можешь где хочешь проверить.

—С ума сойти...—потрясенно сказал Сережка.—Почти тыщу? Вот же гады... Я не знал... я тогда еще маленький был... Слушай, пап, это правда?

Я молчал.

—Ну?—еще не понимая, нетерпеливо спросила Надежда.

—Правда ли это?—спросил я.

Она опять покраснела, и это было так пригоже, так по-девичьи, что хвост у меня, скорее всего, начал распускаться сам собой. А я этого вовремя не осознал и не пресек.

—Не понимаю...—сказала она после паузы.

Сережка, слегка набычившись, смотрел на меня настороженно: не обижу ли я его ненаглядную. А закончившая с плюшками жена, подперев подбородок кулачком и демонстративно предоставляя молотить языком мне, уставилась на гору своих творений, что, медленно остывая, дышали на всю гостиную сладким духом уютного домашнего изобилия.

—Правда тут будет вот какая: сметенные со столбовой дороги истории озверевшие последыши белогвардейщины в своей бессильной злобе не останавливаются и перед самыми гнусными преступлениями, тщетно пытаясь замедлить уверенную поступь народов СССР в светлое будущее. Более девятисот борцов за народное счастье пали от подлых ударов в спину... Или как-то так.

Сережка облегченно перевел дух.

—А, ты об этом,—сказал он.—Ну, это конечно...

Однако Надежда уже поняла, что я только, что называется, загрунтовал и тренировка не закончена. Она молчала и смотрела выжидательно.