На линии огня

Однажды, получив очередное задание, я отправился на передний край нашей обороны. Вначале ехал на попутной машине, потом пересел на подводу и, наконец, пешком разыскал штаб одного из полков.

…В двух километрах от леса гремели выстрелы. Мы стояли на опушке дубняка и наблюдали за танком, двигавшимся по снегу. Ствол его пушки был все еще наведен в ту сторону, где шел бой. Танк полз медленно, сильно грохоча левой гусеницей.

— Это Потапов… — негромко сказал один из стоявших.

— Он самый. Подбили, гады! — подтвердил другой.

Танк продолжал пятиться и вдруг остановился. Корпус его резко качнулся сначала вперед, потом назад — и замер. Капельки воды от растаявшего снега оседали на потеплевшей броне, испарялись, и танк весь будто курился.

Мы стали рассматривать израненную стальную машину. Т-34 стоял черный, забросанный комьями земли: сбоку — пробоина, передняя часть — задымлена. Огонь и осколки почти полностью уничтожили краску на корпусе, от интенсивной стрельбы осыпалась краска и на пушке. Башня была испещрена вмятинами и напоминала человеческое лицо, изуродованное оспой.

В задней части танка зияла вторая пробоина. Танкист, осматривая машину, приговаривал:

— Ничего, родная, залечим…

— Здорово долбанули вас, — сказал кто-то.

— Это не тяжелая рана, — спокойно ответил танкист. — Пушка и мотор живы — значит, танк цел…

Я спросил:

— Чей это?

— Командирский! — ответил он и с грустью добавил: — Два дня не выходил из боя. Вчера в нем сгорел башенный стрелок. Мы его здесь похоронили. — Солдат показал в ту сторону, где среди деревьев виднелся небольшой холмик, уже запорошенный снегом.

— А где же остальные члены экипажа?

— Механик-водитель сильно обгорел, в госпиталь отправили… — Танкист, видимо, не был расположен к разговору с незнакомым человеком. Заметив кого-то, показал рукой: — Вон товарищ политрук идет, он в том бою оставался за командира. Спросите, расскажет обо всем…

Я повернулся и в нескольких шагах увидел плотного, на вид сурового танкиста лет тридцати. Он был в черной меховой куртке, ватных брюках и больших кирзовых сапогах. На узком невоенном поясе, почему-то с левой стороны, болталась массивная, необычного вида кобура. Из нее торчала рукоять парабеллума. Низко на лоб сдвинута шапка-кубанка, из-под которой виднелись окровавленные бинты. Большие черные глаза были воспалены, губы сильно потрескались — из них сочилась кровь.

Я назвал себя и сказал, что собираю материал для газеты о людях полка.

— Чапичев! — отрекомендовался политрук и сразу оживился. Взгляд его потеплел. На лице мелькнула улыбка. — Вы приехали кстати. Третий день отбиваем непрерывные атаки. Что ни солдат — то герой! Рассказать о них в газете надо. Обязательно. Сам бы написал, да времени ни черта нет. Фашист не дает ни минуты покоя…

И как бы в подтверждение его слов неожиданно начался обстрел командного пункта. Вражеские мины густо ложились вокруг танка, и осколки со свистом разлетались во все стороны.

— Силаков! — невозмутимо обратился политрук к солдату, стоявшему у танка. — Проводите корреспондента в землянку, захватите побольше гранат и догоняйте меня: буду в третьей…

Так я познакомился с Яковом Чапичевым.

В конце 1941 года Ленинград переживал очень тяжелые дни. Фашистские войска, потерпев поражение в лобовой атаке на город, стали обходить его с восточной стороны. Они прорвались к Ладожскому озеру и вскоре овладели крепостью Шлиссельбург. С севера Ленинград был блокирован белофинскими частями. Город, таким образом, оказался в полном окружении. Связь с Большой землей осуществлялась лишь по воздуху, а в зимнее время — по знаменитой ледовой Ладожской трассе, получившей название «дорога жизни». Но немецко-фашистское командование попыталось лишить ленинградцев и этой возможности. Оно разработало план глубокого обхода Ленинграда с юго-востока, решив нанести мощный удар из района Чудово в направлении Тихвина и Волхова. Гитлеровцы намеревались тем самым соединиться с финскими войсками, оборонявшимися на реке Свирь, и замкнуть восточнее Ладожского озера большое кольцо вокруг Ленинграда.

В середине октября враг перешел в решительное наступление. Пробив брешь в стыке наших 4-й и 52-й армий, он устремился в направлении Тихвина…

Но вернемся к герою повествования. Разумеется, в землянке мне делать было нечего, и я отправился вместе с Чапичевым: корреспонденту важно видеть все своими глазами.

— Правильно, — одобрил мое решение Чапичев. — Так будет веселее… Я ведь тоже, скажу по секрету, никакой не танкист… По нужде стал танкистом. Газетчик я: работаю в нашей дивизионке… — уже на ходу, как бы между прочим, но с подчеркнутой гордостью сообщил Чапичев.

Эти слова поразили меня и обрадовали. Встретить коллегу на передовой линии фронта, да еще в роли командира танка — такое случалось не часто! Теперь мне стала ясна брошенная им фраза: «Сам бы написал, да времени ни черта нет…»