На линии горизонта

Я не буду углубляться в крайние феминистические взгляды некоторых американских женщин: не разрешать мужчинам подавать пальто, не смотреть сексуальным взглядом… много нелепого и смешного, и это требует отдельного очерка. С другой стороны многое из того что разрешают себе, наши русские политики, писатели, журналисты тоже безумно раздражает, беспардонность, высмеивания национальностей, возраст, женщин. И конечно, подобной дискриминации нельзя представить в серьёзной американской прессе. Политическая карьера господина Немцова в Америке закончилась бы сразу после того как он, выступая по телевиденью, (сама слышала) сказал: «Коммунисты ведут себя на выборах, как женщина в климаксе: каждый раз считают, что это — последний…» Мой любимый Иосиф Б. в своём эссе про путешествие в Бразилию в русском варианте пишет то, что в английском переводе или упускается, либо переводится нейтрально, а иногда даже заменяется на противоположный смысл: («Шведская вещь» о своей подружке — в переводе — «Скандинавская звезда». «Смуглые мордочки местного населения» в английском — «смуглые толпы» и подобное.) В другом эссе он объясняет: «Что ж, вполне возможно, что моё отношение к людям, в свою очередь, тоже попахивает Востоком. В конце концов, откуда я сам?»

Да, мы с Востока, и мне не раз было неловко перед детьми за свои «восточные» шутки, анекдоты. Некоторые из них, может быть, не такие уж страшные, но нет способа передать чужестранцу советско–российские понятия. Попробуйте перевести в американскую реальность уникальность нашего опыта: коммунальные квартиры, вожди, Василий Иванович, Петька, Рязанское радио… И если русские шутки, анекдоты кажутся диковатыми и не смешными американским друзьям, то это не значит, что у американцев нет чувства юмора. Так же как нам не всегда смешны американские шутки. Просто другая направленность… не такая.

«И если бы нашим да такую свободу, да мы бы и Африку кормили», — говорил двадцать лет назад Донской казак. Время двигалось и тут и там. Коммунистическая система обвалилась, и нашим «дали» свободу. Но свобода не падает в руки как мячик, и принять её совсем не просто. Как в легенде о Великом инквизиторе, Кардинал говорит Богу: «Зачем ты взвалил на них тяжкое бремя свободы…» Люди не могут принять свободу. И эта тяжесть свалилась на голову русскому населению. Что началось?! Повсеместный разбой, вплоть до языка, — свобода порождает инфляцию слова, и язык моментально отреагировал на свободу и стал осваиваться в новой ситуации. Конечно, русский язык пережил советские сцепления, переживёт и «демократические вливания», потому как он «и могучий и великий», а «время… боготворит язык». Помимо успехов в засорении языка, предпринимательские фантазии нуворишей тоже развернулись в полную силу. Приватизация обернулась грабежом, все расхватали на корню, и африканцам ничего не досталось. В Америке в начале века, было нечто подобное: банды в Чикаго, разбои на дорогах… правда, несколько на иной лад. И в условиях разворота трудно сказать: чем отличаются «такие» от «не таких»? Наши — «круче», восточнее?

Донской казак стал в Америке богатым человеком — приехавшие чувствуют демократию и её преимущества гораздо острее, чем родившиеся в ней. Тут не мешают твоим начинаниям, а даже всячески поддерживают «деление с народом», — есть узаконенная традиция деления, и американцы двести с лишним лет крутятся в свободном вращении, «ковбои верят в закон и низводят демократию до равенства людей перед ним: т. е. до охраны порядка в прерии».

Поведение человека старомоднее, чем ракеты, автомобили, компьютеры, и он остаётся, как есть — присвоит себе всё, что плохо и неплохо лежит. И как не восхититься Конфуцием, за пятьсот лет до рождения Христа, учившим, что «всегда и везде чиновники разворуют всё, но нужно чтоб хоть немного делились с народом». Хотя человек о нравственных императивах должен узнавать из книг, а не из сводов законов, но как правило, он читает макулатуру, поэтому пусть хоть верит в законы, определяющие общественный порядок, устанавливающие правила, чтобы различать — что можно и что нельзя. (Опять восточные напевы и поучения?)

Американцам свобода досталась «по наследству», а русские, можно сказать, её сами завоёвывают, и отбывают только первые десятилетия. Человек не подготовлен к столь стремительным переменам, впадает в крайности, истерики, депрессии, и уж конечно, продолжает обманывать государство, считая его врагом. Говорят, в детстве, воруют от недостатка любви, поэтому нас можно понять. Возникнет ли такая любовь между людьми и устройством страны, чтоб по–чёрному не воровали? Никто не знает. А вдруг со временем мы превратимся в законопослушных — и станем «не такими»?