На линии горизонта

Как объяснять американскому парню, что народился новый человек, который освободился от всякой ответственности, и с одной стороны он ненавидит любую общественную машину, находясь во вражде с ней, а с другой — всегда прячется за неё. Он амбивалентен и не свободен, пропитан всей коллективной моралью и аморалью. Живя там, где мы жили, так привыкаешь к обману государственной машины, к обходным манёврам, к манипуляциям, всё это, как само собой разумеющееся, и ничего не видишь предосудительного, когда, к примеру, даёшь маленькие «чаевые» милиционеру, не выписывающему тебе штраф за нарушение правил езды. «Американцы — законопослушные». — Комментирует русский журналист, и слышится оттенок пренебрежения, и как бы подразумевается, что мы‑то лучше, мы — такие вольные казаки. Слово «законопослушные» скомпрометированное, по–английски в этом слове нет такой интонации. Как сопротивляться соблазну усматривать в чужих… чего‑нибудь плохое?

«Мама, не плакай», — утешал меня Даничка, когда мы вступили на русскую землю — после столь долгого отсутствия. «Посмотри, — отвлекает он меня — какая красивая таможенница, давай скажем ей, что русские женщины — красавицы!» Из‑за слёз я ничего не вижу. Подходим к стойке, не успели открыть рот, как красавица открыла свой: «Что, не видите, что написано, — по одному подходите!» И пошло… и пошло до полной бестолковщины, и отдельного рассказа, как картины, привезённые нами в музей Ахматовой на выставку, красавицами были арестованы. И как придирались наши русские богини, и как хотели взять взятку, и как они её получили, и как сразу стали такими милыми и ласковыми. (Совсем мало девкам платят.) Слёзы уже не мешали мне их видеть. Даничка был уверен, что картины нам вернут только на обратной дороге, и «правил» наших взяточных игр он не мог распознать. Да я и не хотела посвящать его в тайны нашего ленинградского двора.

В Америке и думать бы не думали давать взятку — на таком уровне, (это не «Боинги», ни «Энроны»…) да, никто бы и не взял, потому как работа оплачивается прилично, — не до взяток. А уж если что нельзя провезти, то — нельзя — и никакими способами не провезёшь. Это даже бывает неудобно, — нет никаких механизмов давления.

«Мама, а почему носильщики не хотели подносить наши чемоданы? Сказали: Сами докатите». Трудно забраться в их головы и понять их намеренья. Может, они прикинули, что им невыгодно нести два чемодана — ждали целый воз, а может, просто нарочно, сознательно не желали быть связанным обязанностью, проявляли волю — «не хочу, и всё». «Но ведь это их работа, они бы заработали денег, а не так просто стояли?» Может, мы им не понравились, мол, молодой парень — пусть сам несёт, — и хоть это и противоречит выгоде, но эмоции удовлетворены. Наш человек часто хочет настоять на своём, и выгоды не ищет.

Этим тоже «наши» отличаются от прагматичного западного человека, вернее, отличались. Сейчас условия жизни в России усложнились, и куда понесётся наш человек вместе со своей волей — ещё неизвестно. Хотелось бы думать, что при всей возникшей деловитости, этические суждения будут определяться не в такой степени близости к наличным, как в Америке, — должно же остаться что‑то в русском характере и от великой русской литературы девятнадцатого века?

По дороге из аэропорта, за окном всё отдавало приездом в захолустье, в провинцию; убогость пейзажа меня неприятно волновала: вдруг Даничка решит, что нет никакого красивейшего города мира, что я его выдумала. И я уже сама стала волноваться: а есть ли он на самом деле? И я бормотала, что Город ещё впереди, что будет ещё красиво… Встречающий нас приятель — шофёр, чувствуя моё нетерпение, тоже торопился скорее оказаться в красоте города… и машину остановили за превышение скорости. Он быстро вышел из машины, (в Америке этого ни в коем случае нельзя делать, нужно сидеть в машине и вести переговоры с полицией через окно) что‑то проделал с милиционером и через секунд пять вернулся. «Вам так быстро выписали штраф, и сколько?» — поинтересовался Даничка. «Никаких штрафов у нас не выписывают. Я ему сунул сотню — и всё в порядке! Главное, всегда наготове держать деньги». — Озадачил приятель своим ответом Даничку. «Так у нас принято». («Русский кастам» — из лексикона Сергея Наугольнова.) Полицейскому в Америке ты и не подумаешь сунуть сотню, — тебя тут же арестуют — один вид полицейских не внушает такого доверия.