На линии доктор Кулябкин

— Нет, лишь бы замуж — это не нужно мне. Я хочу, чтобы любовь. На что еще опереться мне, если я с ребенком? А тебе, — она вдруг сказала с вызовом, — тоже совет дам, вдруг пригодится. Одинокой бабе иногда нужно лютой быть. Любит, а с родственниками надумал советоваться! Я одна у него советчицей быть хочу. А родственники? Я бы им прислала приглашение, даже денег выслала бы. И знаешь, почему мне это нужно? А для того, чтобы я их со своим сыном Федором здесь могла познакомить, на своей территории. Специалисты говорят, на своей территории другой футбол. — Подняла руку: — Приветик! — и дверью так двинула, что зазвенела посуда в шкафу.

Галина перенесла чашки на кухню, сложила их в раковину. С чем пришла к сорока годам? Как очутилась в этом городе? От жены Николая пряталась, от детей его? А ведь умные люди иначе живут, городов не меняют — права Муся.

И в другом права: счастье брать нужно, а не можешь брать — молчи в тряпочку.

Вернулась в комнату, сняла покрывало. Рожать нужно было, рожать! Не решилась. Возраст, считала, не тот.

А при чем возраст? Ребенка на ноги бы поставила, да и Николая, глядишь, сохранила; с ребенком никто бы не смог ее осудить. И мать не стала бы вмешиваться.

Ах, Муся, Муся, каждому советую, кто же мне-то совет даст?!

Сбросила платье, поглядела на свое отражение в зеркале: ладная, статная, как мать говорит. Только для кого это?

Бездумно лежала в постели, разглядывала узор на ковре, да так и задремала, не погасив света. В полусне вспомнила о Калмыковых, снова с отцом разговаривала, хвалила Дениса. Потом возник Николай, клялся, что помнит ее, забыть не может, с Таисьей сравнивал. «Не муж ей нужен, — сказал, — а предмет в хозяйстве, были бы заработки…»

Затрещал телефон. Спросонья поняла: междугородная! Схватила трубку — опять на секунду увидела себя в зеркале, — поняла: мать звонит.

— Але, Галя? Домой собираешься? К двадцатому ждем…

— Помню, мама, конечно.

— И Юра приедет, надеемся. И Ксюша. — Заговорила быстро, не дожидаясь вопросов дочери: — Отец хуже стал, иногда заговаривается. Вчера спрашивает: «Юра из школы пришел?» Потом сам над собою подшучивал: на свалку пора. Докторша наша, Валентина Георгиевна, ему лекарство для памяти выписала, шесть тридцать коробка, — хорошее, говорит.

Она утешила мать: не так страшно, раз над собой подшучивает. А с памятью и у молодых случается, вот она как-то оставила ключи в садике, измучилась, пока нашла.

Опасная мысль звенела над ухом, усиливала тревогу. И вдруг Галина Сергеевна выкрикнула, перебила мать:

— Мам! Просьба к тебе огромная!..

Не сразу спросила Евдокия Леонтьевна, помолчала.

— Что за просьба, Галочка?

— Да нет, ничего — тут же одумалась Галина. — Так я… Приеду — сама выясню… Соня в городе?

— Неужели хочешь Соню просить? — охнула Евдокия Леонтьевна. — Не наделай глупостей. Он же пустой человек… А потом знай — ничего это не даст тебе. Ничего у вас не получится. Только потом больнее станет…

— Враг, враг ты мне, мама! — крикнула Галина Сергеевна, не думая больше, что и говорит. — Это ты все наделала, нас развела, ты, мама! Ну кто просил тебя вмешиваться, кто ехать просил?! С ума я схожу в одиночестве…

— Какой же я враг тебе, Галя? Подумай, что говоришь…

— А ты скажи, кто от твоей правды выиграл? Кому такая правда нужна? Разве нормально, что люди любят друг друга и друг от друга бегут?

— Дети выиграли, дети! — крикнула Дуся. — Не было бы тебе счастья!

Галина бросила трубку, заходила по комнате. Права Муся — себя нужно жалеть.

…А Евдокия Леонтьевна стояла в телефонной будке точно пришибленная, сгорбилась от тяжести дочерних слов. Поняла, куда гнет Галина, дело нехитрое.

Захолонуло сердце — за себя больно, но как дочери объяснишь?

Евдокия Леонтьевна прижимала трубку к виску, да не плоско, а под острым углом, шевельнуться боялась, вдруг расплачется. Неужели захочет вернуться к прежнему?! Захочет. Станет Соне звонить, не зря про Соню спрашивала…

Глава третья СОНЯ

Дуся держала телефонную трубку будто бы слушала, а сама думала о своем. Кто-то открыл кабину — дали новое соединение, — увидел старушку, вывел растерянную на середину зала. По радио выкрикивали города и фамилии, требовали абонентов, а Дуся не могла взять в толк, что же ей дальше-то делать, куда идти?

На улице было морозно. Стыли руки. Колкий ветерок забирался в прореху пальто — не застегнула как следует. Нагнула голову — до угла бы скорее, за поворотом не такой ветродуй. Что же делать с Галиной, что делать? Нельзя, невозможно допустить прежнего, ничем хорошим это не кончится, только больше слез прольется. Еще больнее бывает, когда со старой раны корку сорвешь. Кому все решать? Опять матери…

Дуся свернула в проулок. Сима рядом живет. Дом высокий, со старинной лепниной и богатой резной дверью, мореный дуб. Открыла не без труда, протиснулась в щелку. Створка на крепкой пружине, как выстрелило, эхо прокатилось по этажам.